"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автора

большее зло? Он, наверное, лежит теперь на диване, прикрыв руками веки,
съежившись и прислушиваясь лишь к стуку своего сердца. А в пятидесяти
километрах от него лежу плашмя на постели я и вслушиваюсь в крик птицы,
звучавший всю ночь. Но кто из нас двоих более одинок? Как ни тяжко любовное
страдание, разве оно тяжелее безымянного, безответного одиночества? На
мгновение я вспомнила Юлиуса, и мне стало смешно. Если этот рассчитывает
поймать меня в свои сети, если как организованный деловой человек он уже
отвел мне место на своей шахматной доске, ему придется плохо! Охотничья
песенка звучит еще веселее. Я еще молода.
Я вновь свободна. Я еще могу нравиться. Погода прекрасная. Не так скоро
кому-то удастся наложить на это руку. Сейчас я оденусь, позавтракаю, вернусь
в Париж, найду там какую-нибудь работу, а друзья, конечно же, будут в
восторге снова видеть меня.
В комнату вошел дворецкий, везя столик, уставленный тостами и садовыми
цветами. Он объявил, что г-н Крам должен был уехать в Париж, но будет к
обеду, то есть меньше чем через час. Значит, я проспала четырнадцать часов.
Облачившись в свой старый свитер и вновь обретенный эгоизм, я спустилась по
лестнице и прошлась по двору. Он был пуст. За окнами видны были тени,
снующие взад и вперед, и во всей атмосфере чувствовалось ожидание - ожидание
хозяина дома, который не ждет кого-то определенного. По-видимому, жизнь
Юлиуса А. Крама не так уж весела. Я дошла до псарни, погладила трех собак,
они полизали мои руки, и я решила, что, когда вернусь в Париж, тоже заведу
себе собаку. Этой собаке я буду отдавать свой труд и свою привязанность, а
она не будет за это кусать меня за икры и задавать вопросы. В этот момент,
хотя ситуация и была более определенной, я испытывала то же самое чувство,
что пятнадцать или двадцать лет назад при выходе из пансиона. Теперь только
все зависело от меня. Всегда кажется, что со сменой спутника, с переменой в
жизни или с возрастом чувства становятся иными, чем в юности, тогда как они
остались абсолютно теми же. И все же каждый раз жажда свободы, жажда любви,
инстинкт бегства, инстинкт погони - все эти чувства, в силу
непоследовательности, которую провидение придало памяти, или просто в силу
наивных притязаний, кажутся нам совершенно особыми.
Возвращаясь к дому, я попала прямо в объятия г-жи Дебу. Я так
остолбенела, что прежде чем самым невоспитанным образом пролепетать: "Что вы
здесь делаете!", позволила ей трижды судорожно облобызать меня.
- Юлиус мне все рассказал, - воскликнул арбитр хорошего тона и
специалист по разрешению щекотливых ситуаций. - Он говорил со мной сегодня
рано утром, и я приехала. Вот и все.
Она просунула мою руку под свой локоть и, спотыкаясь о гравий, все
время легонько пожимала ее своей, затянутой в перчатку. Она была в очень
элегантном костюме из зеленовато-оливковой замши, некстати подчеркивавшем
при свете бледного солнца ее городской грим.
- Я знаю Юлиуса уже двадцать лет, - продолжала, она, - в нем всегда
было чрезвычайно развито чувство приличия. Он не хочет, чтобы это было
похоже на похищение, на какую-то тайну. Вот он и позвонил мне.
Она была великолепна. Совсем в духе "Трех мушкетеров". Расценив мое
молчание как признательность, она продолжала:
- Это нисколько не нарушило моих планов. Мне предстоял смертельно
скучный обед у Лассера, так что я в восторге от того, что смогу оказать вам
эту маленькую услугу. Где вход в этот балаган? - добавила она оглушительно,