"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автора

- Что вы скажете Юлиусу?
- Ничего, - ответила я, - мы с ним не увидимся.
Я широко шагала по улице, напевая. Какая-то веселая злость вселилась в
меня. Я покончила с ложью, с окольными путями, с обманом. Для развлечения
этих людишек меня тайно содержали. Как их, наверное, веселил мой независимый
вид, мои похождения. Они меня здорово провели. Да, я была в отчаянии, но и
испытывала облегчение. Теперь я знала, какой сделать выбор. Они надели на
меня красивый золотой ошейник, но цепь спала. Теперь все хорошо. Укладывая
чемодан, к слову сказать, почти пустой, ибо в нем было лишь несколько
платьев, оставленных мне Аланом, я насмешливо говорила себе, что воистину
самоуважение - не мой удел. Моя слепота и оптимизм позволили Юлиусу
выставить меня на посмешище перед его друзьями и, наверное, перед ним самим.
И я сетовала на него за это, ибо, если, вопреки своему презрению, он
все-таки любил меня, то не должен был выносить, чтобы другие меня осуждали.
Я окинула благодарным взглядом мою студию, где я понемногу излечилась от
Алана, где я узнала Луи - мое призрачное, но теплое убежище. Я взяла собаку
за поводок, и мы спокойно сошли по лестнице. Хозяйка, еще одна ставленница
Юлиуса А. Крама, сочла за лучшее не показываться. Я остановилась в маленькой
гостинице. Я лежала на постели, в ногах лежала собака, на полу стоял
чемодан. На полгода жизни и схороненную дружбу опускался вечер.
Ликующее, сладостное лето прошло в доме Луи. Он никак не комментировал
мой рассказ. Просто он стал еще нежнее обычного, еще внимательнее. Дидье
приходил часто. Вместе мы искали дом в окрестностях Парижа, и нашли его,
наконец, в Версале. Мы были счастливы, и тот моральный надлом, усталость и
грусть, которые сопровождали мое бегство, к концу месяца рассеялись. Я не
писала Юлиусу, не отвечала на его письма. Впрочем, я их и не читала. Я не
виделась ни с кем из того кружка. Мы встречались с друзьями Луи, с моими
старыми друзьями. Я чувствовала, что спасена. Спасена от опасности, лишенной
имени и зримого образа, и именно потому казавшейся в тысячу раз большей, чем
любые опасности, которые могли меня подстерегать: я чуть было не поверила
всерьез, что принадлежу людям, которых не люблю, я чуть было не посвятила
свою жизнь скуке, назвав ее совсем иным именем. Жизнь возвращалась ко мне,
она удваивалась во мне, ибо в августе я почувствовала, что жду от Луи
ребенка. Мы решили окрестить одновременно и ребенка, и собаку, ведь у нее до
сих пор еще не было имени.
Мы только что переехали, а несколько дней спустя, когда я под дождем
пересекала авеню де ла Гранд Арме в Париже, я столкнулась с Юлиусом.
"Даймлер" выскочил из боковой аллеи. Я сразу же узнала его и остановилась.
Юлиус вылез и подошел ко мне. Он похудел.
- Жозе! - воскликнул он. - Наконец! Я был уверен, что вы вернетесь.
Я смотрела на него, на этого маленького упрямого человечка. Мне
показалось, что я впервые смотрю ему прямо в лицо. Все те же голубые глаза,
поблескивающие за стеклами очков, все тот же костюмчик цвета морской волны,
все те же безжизненные руки. Мне понадобилось большое усилие, чтобы
заставить себя вспомнить, что этот человек так долго был для меня символом
поддержки. Теперь он казался мне чуждым, стесняющим и близким в одно и то же
время, как маньяк.
- Вы все еще сердитесь? С этим покончено, не так ли?
- Да, Юлиус, - ответила я, - с этим покончено.
- Я полагаю, вы поняли, что все это было для вашего блага? Быть может,