"Андрей Сахаров. Степан Разин ("Жизнь замечательных людей" #515) " - читать интересную книгу автора

осажденным, и Рейнсдорп воспрянул духом.
Для осаждавших это означало продолжение осады. В правительстве,
испытавшем сильную тревогу при известии о Каре и Чернышеве, с облегчением
наблюдали за тем, как Пугачев уже долгое время стоит под Оренбургом и, по
всей видимости, не собирается уходить. Императрица писала 1 декабря в Москву
Волконскому о "неслыханной суровости", "неистовстве" восставших, но,
добавляла она, "в несчастии сем можно почесть за счастие, что сии канальи
привязались два месяца целые к Оренбургу, а не далее куда пошли".
Российское дворянство после поражения Кара и Чернышева испытало чувство
паники, страха и ненависти к "подлым", которые одерживали победы на
юго-восточной окраине империи, угрожали их благополучию, а в сердца всех
угнетенных вселяли надежды на освобождение от помещиков.
Рейнсдорп, ободренный прибытием Корфа, на следующий же день, 14 ноября,
организовал вылазку - отряд Валлерштерна в 2,4 тысячи человек с 22 орудиями
вышел из города. Ему навстречу двинулась нестройная 10-тысячная сермяжная
рать Пугачева с 40 орудиями. Полтора часа продолжалась перестрелка.
Валлерштерн видел, что его постепенно окружают восставшие, и, построив свой
отряд в каре, приказал отступать через их ряды, отстреливаясь по пути. Он
возвратился в Оренбург, потеряв при этом 32 человека убитыми и 93 ранеными.
Для Пугачева это был новый успех.
Кар после отступления от Юзеевой на новое наступление не решался. Со
всех сторон поступали известия об увеличении рядов восставших, количества
орудий, снарядов, пороха, имевшихся у них. Топчась на месте, Кар, но его
словам, "принужден только маячить, а к Оренбургу итти, то надобно всю
собранную горстку людей (то есть его отряд. - В. Б. ) от морозов и
злодейской канонады бесплодно только потерять". В том же письме Чернышеву 11
ноября Кар сообщил, что, оставив командование Фрейману, он сам решил ехать в
Петербург, чтобы ознакомить власти "о многих сего края подробностях", -
генерал надеялся, что правящие деятели поймут то, что он понял ценой
поражения. Ему направили письмо президента Военной коллегии. Тот упрекал его
в "неосмотрительности" и предупреждал "отнюдь команды своей не оставлять и
сюда ни под каким видом не отлучаться". Если же он находится в пути, то ему
тотчас нужно ехать "к порученной Вам команде". Но Кар, бывший в горячке от
простуды, чувствуя нестерпимую ломоту в костях, не успел получить письмо,
сдал дела Фрейману и уехал в Казань.
Его появление в Казани, отъезд из нее в Москву, куда приехал в конце
месяца, произвели на дворян российских и императрицу со двором впечатление
очень неблагоприятное. Начались переполох, пересуды, упреки. Генерала,
правда, предупредили, чтобы он "о тамошних делах ничего ни с кем, а по малой
мере предосудительного не говорил" (слова Волконского, о которых он сообщил
императрице).
В Казани и поблизости от нее содержалось до 6 тысяч колодников, из
Москвы ожидали еще 700. Немало было и конфедератов, которых тоже опасались.
Казанской губернии, по общему убеждению местных дворян, угрожала страшная и
неизбежная опасность. Многие из них бежали поближе к Москве, в соседние
уезды. А их крестьяне начали громить имения своих господ.
Письмо Чернышева Кар получил 29 ноября при подъезде к первопрестольной.
Больной генерал, несмотря на приказ, въехал в Москву и тем, по отзыву
Волконского, "худыя толкования в публике здесь произвел как в положении
оренбургских дел, так и его персоны, что я сердечно сожалею". По городу