"Андрей Сахаров. Степан Разин ("Жизнь замечательных людей" #515) " - читать интересную книгу автора

их дерзкой попытке, может быть, мечтал об участии в таком деле. Князь
Волконский, московский генерал-губернатор, генерал-аншеф, впоследствии
сочтет возможным информировать Екатерину II в "Краткой записке о Пугачеве",
что тот еще до побега в Польшу "наслышался", что яицкие казаки "бунтовали и
убили генерала" (Траубенберга).
Мысль о том, чтобы взять на себя имя Петра, выступить под его
прикрытием против гонений и несправедливостей, зреет в нем, и довольно
быстро. В беседах с Логачевым и Кожевниковым он уже начинает надеяться и
верить, что "его на Яике, как казаки все находятца в возмущении, конечно,
примут и Семеновым (то есть Логачева. - В. Б. ) словам веру дадут".
Подобные же разговоры Пугачев вел позднее и с другими спутниками,
собеседниками, и та же идея могла не раз всплыть и обсуждаться. Возможно,
что все эти настояния других людей в значительной степени плод фантазии
самого Пугачева, который во время допросов стремился, и это естественно,
снять с себя вину, приписать инициативу в принятии на себя царского имени
иным лицам. В таком случае роль самого Пугачева выглядит еще более активной
и решительной.
12 августа Пугачев и Логачев, явившись к добрянскому коменданту майору
Мельникову, получают долгожданный паспорт. Можно себе представить, как был
рад Емельян, получивший бумагу, которая давала право на возвращение в
Россию:
"По указу ея величества государыни императрицы Екатерины Алексеевны,
самодержицы Всероссийской и проч., и проч.
Объявитель сего, вышедший из Польши и явившийся собой в Добрянском
форпосте, веры раскольнической, Емельян Иванов сын Пугачев по желанию его
для житья определен в Казанскую губернию, в Симбирскую провинцию к реке
Иргизу, которому по тракту чинить свободный пропуск, обид, налог и
притеснений не чинить и давать квартиры по указам. А по прибытии явиться ему
с сим паспортом Казанской губернии в Симбирскую провинциальную канцелярию;
також следуючи, и в прочих провинциальных и городовых канцеляриях являться.
Праздно ж оному нигде не жить и никому не держать, кроме законной его нужды.
Оной же Пугачев при Добрянском форпосте указанный карантин выдержал, в
котором находится здоров и от опасной болезни, по свидетельству лекарскому,
явился несумнителен. А приметами он: волосы на голове темно-русые и борода
черная с сединой, от золотухи на левом виску шрам, от золотухи ж ниже правой
и левой соски две ямки, росту 2 аршина 4 вершка с половиной, от роду 40 лет.
При оном, кроме обыкновенного одеяния и обуви, никаких вещей не имеется.
Чего в верность дан сей от главного Добрянского форпостного правления за
приложением руки и с приложением печати моей в благополучном месте 1772 г.
августа 12". Майор Мельников, пограничный лекарь Томашевский и каптенармус
Баранов засвидетельствовали подлинность документа, столь важного для
Пугачева.
В паспорте на десяток лет преувеличен возраст Емельяна; может быть, он
сам назвал намеренно эту цифру: ведь он теперь должен был скрывать от
властей многое... К тому же и выглядел он старше своих 30 лет - в бороде
немало седины; скитания и лишения уже давали себя знать.
Перед уходом с форпоста оба беглеца зашли к Кожевникову.
- Куда же вы теперь идете? - спросил купец, подавая им целый хлеб на
дорогу.
- Идем на Иргиз.