"Андрей Сахаров. Степан Разин ("Жизнь замечательных людей" #515) " - читать интересную книгу автора

холстинную рубашку, с небольшой суконной шапкой на голове, вполне мог сойти
за одного из беглых, которых приютил Еремина Курица.
- Вот наш батюшка, - подъехал Денис и указал на мужичка.
Шигаева подбросило вверх, он оробел и не знал, что сказать, верить или
не верить. Но, овладев собой, склонился в поклоне, извинился, что вел себя
не так, как подобает, по незнанию.
- Ничего, ничего! - ободрил его самозванец. - Ну, как вы, други мои,
ныне поживаете? Я слышал, что вы, бедные, вконец разорены. Расскажите-ка,
чем решилась ваша тяжба?
Шигаев горестно поведал ему о наказаниях, понесенных казаками,
Пугачев - о своих странствиях, преувеличив их дальность (Царьград,
Иерусалим, "Некрасовщина", то есть Кубань). Потом подъехал Чика. От него, по
предложению Шигаева, Пугачев вместе с ним спрятался в кусты у реки. Но
Зарубин, посланный Караваевым на умет ("государь"-де там), снова вернулся,
очень недовольный тем, что ему не доверяют, обманывают:
- Вот бездельники! Не скажут правду, а ты взад и вперед езди. Чего вы
таитесь от меня? Я буду здесь ожидать до ночи и отсюда не поеду, пока не
увижу.
- Слушай, Чика, - Караваев смутился, - буде правду сказать, так мы тебя
опасаемся. Побожись, что ты ничего дурного с нами не сделаешь, так мы тебе
его покажем.
Чика и Тимофей побожились, поклялись перед образом, и Пугачев и Шигаев
вышли из камышей.
- Здравствуйте, войско Яицкое! - обратился ко всем Пугачев. - Доселе
отцы ваши и деды в Москву и Петербург к монархам езжали, а ныне монарх к вам
сам приехал.
Зарубин и Мясников, прижавшиеся к телеге, низко ему поклонились.
- Не кланяйтесь, детушки, а заступитесь за меня. Вы пришли сюда, чтобы
видеть государя Петра Федоровича, а я и есть тот, кого вы ищете и теперь
своими глазами видите. По ненависти бояр я лишен был царства, долго
странствовал, а теперь хочу по-прежнему вступить на престол. Примете ли вы
меня к себе и возьмете ли на свои руки?
- Рады, батюшка, тебе служить!
Пугачев, разыгрывая роль государя, импровизировал многое, но говорил,
во-первых, давно выношенное, во-вторых, понятное этим людям. Его язык,
выражения были их языком. Но тон его высказываний отличался от обычного
казацкого наречья, и это скоро казаки почувствовали.
Начали трапезу. Ели арбуз - Пугачев сидя, Шигаев стоял около него,
Караваев угощал, а Чика и Тимофей отошли на другую сторону телеги, не смея
сесть при "государе".
- Так-то, детушки, - продолжал Пугачев беседу, - еще бог велел по
двенадцатилетним странствовании свидеться с вами. Много претерпел я в это
время бедности...
- Ну что, батюшка, - прервал его Караваев, - о прошедшем много
разговаривать! Предъяви-ка ты нам лучше свои царские знаки.
- Раб ты мой, - голос Пугачева стал резким и повелительным, - а
повелеваешь мною!
- Батюшка! - спас положение Максим Шигаев. - Наше дело казачье, не
прогневайся, что мы говорить-то хорошо не умеем.
Разволновавшийся Пугачев взял нож и хотел разрезать ворот рубашки,