"А.Н.Сахаров(редактор). Петр III ("Романовы" #12) " - читать интересную книгу автора

особенно довольна, что счастливая звезда привела вас сюда, так как вы и
понятия не имеете о том, в какой ужасной скуке мы живём в последнее время.
Прежде нас почти ежедневно приглашали во дворец для представлений, а теперь
мы уже целый месяц не выступали; государыня не заставляет нас больше играть
и словно лишила нас своей благосклонности, и в этой варварской, рабской
стране с нами уже больше никто не смеет быть знакомым. А прежде нам
поклонялись, - добавила она со злобно сверкнувшими глазами, - и преследовали
нас своими ухаживаниями здешние бояре, покрытые только тонким слоем
образования и культуры, думающие покупать благосклонность дам своими
бриллиантами, даже не давая себе труда быть любезными. А так как императрица
не приглашает нас играть, то никто из этих трусов не дерзает ступить сюда
ногой, предоставляя нас обществу наших коллег. Но ведь те - не что иное, как
безжизненные деревянные куклы, пока гений поэта не приведёт их в движение в
их ролях. В этом отношении я прославляю своё искусство, на которое актёры и
актрисы смотрят с пренебрежением. Мои танцы - моё достояние; ни один поэт не
должен вливать в меня свой гений, чтобы из моих уст слышать свои мысли; я
сама слагаю свой танец и, если мне аплодируют, я не обязана относить
половину успеха на чужой счёт. Всё же хорошо, отлично, что вы приехали! Мы
будем разговаривать о нашей родине, и при этом я не буду забывать о
завоевании успеха у зрителей, не заботясь о неудовольствии своих товарок,
которые так низко ставят танцовщицу, но всё-таки должны уступать ей первое
место, когда являются люди со вкусом. О, мы не почувствуем своего
одиночества, когда будем вдвоём, не правда ли, барон? Мы будем
довольствоваться друг другом и сумеем утешить один другого, если остальные
не будут обращать на нас внимания.
- О, конечно, мадемуазель, конечно! - сказал Бломштедт. - я буду
счастлив говорить с вами на моём родном языке, и счастлив вдвойне, - добавил
он, снова целуя её руку, - что буду слышать родные звуки, произносимые
такими красивыми устами, как ваши.
Эти слова могли сойти за простой комплимент и даже, быть может, не
свидетельствовать об особом уме и утончённости сказавшего их, но волнение, с
которым молодой человек произнёс их, его блестящие глаза и страстное
восхищение, звучавшее в его голосе, вполне удовлетворили красавицу
танцовщицу; она поблагодарила его с такой обольстительной улыбкой, словно он
сказал остроумную любезность. При этом она подвинулась к нему ещё ближе, не
переходя, впрочем, границы самой приличной сдержанности. Её рука лежала на
его руке, их плечи слегка соприкасались, и когда она взглянула на барона, он
почувствовал её жгучий взор и горячее, благоухающее дыхание обдало его щёки.
Огненный поток распространился по жилам молодого человека; его кровь начала
кипеть, и все чувства восприяли одурманивающее влияние такого прекрасного и
оригинально-увлекательного существа, окружившего его почти ошеломляющей
атмосферой любви и жизнерадостности.
Но прежде чем они успели продолжить свой разговор, дверь с шумом
отворилась и в комнату ворвался человек лет сорока, в чёрном костюме, с
бледным, благородным, одухотворённым лицом и тёмными, зачёсанными назад
волосами; его глаза блестели от возбуждения. Это был директор императорской
труппы Фёдор Григорьевич Волков. Актёры, испуганные его волнением, бросились
к нему навстречу; молодые актрисы покинули свои небрежные позы и слегка
приподнялись со своих кресел.
- Скорей! Скорей! - воскликнул Волков - Приготовьте всё! Я только что