"Серафим Сака. Шел густой снег " - читать интересную книгу автора

- В действительности он не сделал ничего особенного. Он только оставлял
там, где проходил, семена, из которых произросло... У всех у нас недостатки,
но у него они врожденные.
- Брось, он ведь был молодым, мягким, незрелым - кусок глины, из
которого можно вылепить все что угодно, - пытался утешить тот, второй,
бывшего "принца" или бывшего поклонника "принца", в котором ты упрямо
продолжал видеть студента, переодетого стариком. Ты еще верил, что игра
продолжается. Но сказка кончилась давно.
- Поймал, как кота в мешок, - представляете, каков кот? Я искал в нем и
другие недостатки и нашел, ибо они были. Говоря многое о многом, он
сглаживал смысл, который в конце концов отомстил ему: он превратился в
человека безо всякой тайны, замок с открытыми дверями и окнами, в который
вместе с ветром ворвалось зло людское, - так закончил он свою исповедь, не
сознавая, что делает ту же ошибку, какую сделал когда-то "принц": говорил
все, что приходило в голову, в то время как следовало говорить лишь то, что
было на самом деле.
- Хватит... Поговорим лучше о чем-нибудь другом. Расскажи о городе,
Леун, - вмешалась Зорзолина, догадавшись по тому, как ты стоял - ни в доме,
ни на улице, - что тебе надоели длинные излияния того, кто упустил
возможность стать человеком.
- О чем поговорим, Лина? - спросил ты Лину, застывшую в углу стола и не
отрывающую от тебя глаз. Лину, в которую при всей разнице в возрасте ты был
когда-то безумно влюблен и от которой, как ты думал до последнего времени,
освободился. Чувство, что она рядом, а ты уже ничего не можешь искупить,
бессилие и нежность переворачивали тебе душу.
- Александру видел? - спросила Зорзолина, желая вернуть тебя к
прежнему, к давним сказкам, которые ты вспомнил, а они, сестры, не могли
забыть.
- Нет, не видел. Как он?
- Выращивает цветы и свыкся с мыслью, что жизнь - это то, что можно
сосчитать и взвесить, а не то, другое, что понять и к чему привыкнуть куда
труднее, - сказал все тот же из этих двоих и нагнулся расшнуровать ботинки:
видно, не двигался с прошлого года и теперь затекли ноги.
Затем он принял прежнюю позу, но уверенность и воодушевление, которые
облагораживали его лицо, исчезли, уступив место какой-то боязливой
игривости. Усмешка, появившаяся в углу рта, подчеркивала, что, продираясь
сквозь абстракции, он сбился с пути, потеряв то единственное, что ему больше
всего шло и лучше всего удавалось, - маску юнца студента. Растаяв, маска
слилась с его собственным лицом, которое было именно тем, что выражало:
поверхностная живость, не имеющая никакой надежды перерасти во что-либо
более серьезное.
Поняв, что ты уходишь, Зорзолина прошла вперед, поднялась на высокий
порог, раскинула руки и начала нараспев, голосом, которому после того, как
давно были нарушены установленные в этом доме правила примерного поведения,
трудно было придать прежнюю нежность:
- Если пойдешь к нему, а надо пойти, если увидишь его, а надо увидеть,
если заговоришь, а заговорить надо, то скажи ему, что нам не плохо, не
хорошо, а лучше, чем хорошо, только пусть оставит нас в покое, пусть оставит
ребенка в покое, и пусть будет у ребенка, как у всех людей, имя, и пусть
верит, что он - его, и не смеется над родом своим...