"Серафим Сака. Шел густой снег " - читать интересную книгу автора

целую теорию относительно ее формы, и на самом деле оригинальной, пока не
добрался до содержимого - белой простокваши, напомнившей тебе необъятное
белое пространство, которое ты преодолел, добираясь сюда.
- Не могу пить молоко, Зорзо... Зорзоро... - Не в силах договорить, ты
обратился к Лине, чье имя было последней частью имени Зорзолины: - Ну, и как
ты поживаешь, Лина?
- Вот гляжу на тебя и думаю: неужто не хочешь работать в наших краях ни
судьей, ни адвокатом?
- Кто тебе сказал, что не хочу?
- Людские языки.
- Не знаю, ничего еще не знаю. - Ты медленно двинулся к выходу.
- А мы ожидали от тебя другое услышать, - сказала Лина с глубоким
сожалением. - Не люблю признавать их правоту.
- Но это так.
- О чем ты, Леун?
- О людских языках, которые и шпага, и щит, и мысль, и крылья, и небо,
и земля, чтоб не сказать больше: в начале был язык, потом - слово.
Наступила тишина. Ты нетерпеливо переступал с ноги на ногу - хотелось
уйти. Лина смеялась безо всякой причины - от радости ли, от стыда; кто
знает, какая она теперь, Лина?
- Пожалуйста, не думай, что... - Голос выдал ее. - Все равно потом буду
плакать - просто так, ни с того ни с сего.
- Тогда давайте смеяться, - сказал один из двоих. - Смех - это
лекарство и для тех, над кем смеются, и для тех, кто смеется. Прекрасное
лекарство, надо только уметь вовремя остановиться.
- Скажи, что ты думаешь о нас, Леун? Ты никогда не говорил, что
думаешь, например, обо мне, которая попала людям на язык и не знает, как
выбраться...
- Хорошо думаю, Лина, больше, чем хорошо... Верь мне, я адвокат.
- Верь ему, адвокат не может защищать, если не верит, - сказал один из
тех двоих.
- Пожалуйста, только не говори мне, что мы твои обвиняемые, что у нас
полно недостатков...
- Я пришел повидать вас. А потом пойду дальше.
- Недостатки можно устранить, если они не врожденные, - сказал один из
тех двоих голосом обвиняемого - голосом, которому как ни старался, не мог
придать сходство с голосом юнца: маскировка не удавалась, и здесь было
бессильно даже все колдовство новогодней ночи, - И я любил, и я верил в
великое могущество защитительных речей, но лишь до тех пор, пока не познал
настоящую жизнь. Мне нравилось слушать, как он болтает всякий вздор,
реальное вперемежку с фантасмагорией, я завидовал его миру, благородному и
страстному, хотя и полностью выдуманному, пока в один прекрасный день, не
зная, что еще выдумать, - и тогда я поймал его, как кота в мешок, - он
объявил себя принцем. То была, конечно, игра, тем более что и имя
поразительно подходило. Например, принц Василе - это не внушает доверия, -
он показал на соседа, которого, видимо, и звали Василе, - в то время как
принц Филипп звучит вполне убедительно... Речи возвысили его, очень
возвысили, слишком возвысили, и оттуда, с высоты, и началось падение...
- Пей водку - и возвысишься снова, - сказал второй с благодушной
улыбкой, однако скрывающей недоброжелательность.