"Саки (Гектор Хью Манро). Паутина (Животные и не только они-5)" - читать интересную книгу автора

Гектор Хью Манро
Саки


Паутина

(Животные и не только они-5)

(пер. Игорь Богданов)

Место для кухни в фермерском доме было, наверное, отведено случайно.
Между тем ее расположение, может, и было и запланировано неким дальновидным
архитектором, специалистом по строительству фермерских домов. Из коровника и
птичника, из сада и любого другого беспокойного уголка фермы, - казалось,
отовсюду можно было легко попасть в это просторное, облицованное плиткой
помещение, где для всего находилось место и где следы от грязных сапог легко
вытирались. Мало того что она была столь удачно расположена в центре кипучей
деятельности - из ее высокого, с широким подоконником, решетчатого окна над
громадной плитой, сделанного в виде амбразуры, открывался вид на покрытые
вереском холмы и лесистые ущелья. Уголок близ окна, казалось, служил
отдельной комнаткой, наверное, самой уютной комнаткой на всей ферме, если
иметь в виду его расположение и всевозможные удобства. Молодая миссис
Ладбрук, чей муж недавно прибыл на ферму на правах наследника, бросала
нетерпеливые взгляды в этот удивительный уголок, и руки у нее чесались - так
ей хотелось сделать его светлым и уютным, повесив тут ситцевые занавески,
расставив горшки с цветами и приколотив пару полок со старой глиняной
посудой. Мрачная гостиная, окна которой выходили в чересчур аккуратный,
угрюмый сад, огороженный высокой сплошной стеной, не могла стать той
комнатой, в которой хочется поскорее прибраться и удобно устроиться.
- Вот пообживемся здесь немного, и кухня у меня засверкает, - говорила
молодая женщина всем, кто случайно туда заглядывал.
В ее словах звучало желание, которое до конца высказать она не могла.
Эмма Ладбрук была хозяйкой фермы. Вместе со своим мужем она имела и право
голоса и отчасти была вправе сама распоряжаться, как ей вести дела. Но она
не была хозяйкой на кухне.
На одной из полок кухонного шкафа для посуды, по соседству с битыми
соусниками, оловянными кувшинами, терками для сыра и оплаченными счетами,
лежала старая потрепанная Библия, на первой странице которой сохранилась
выцветшая запись, сделанная чернилами девяносто четыре года назад, при
рождении человека. На этой пожелтевшей странице было начертано имя: Марта
Крейл. Желтолицая морщинистая старуха, та, что, хромая, ходила по кухне и
при этом что-то бормотала, старуха, похожая на опавший осенний лист, который
зимние ветры еще гоняют туда-сюда, когда-то была Мартой Крейл. В продолжение
семидесяти с чем-то лет она звалась Мартой Маунтджой. Так долго, что никто и
не помнил сколько, она бегала от плиты к прачечной, в птичник и в сад и при
этом что-то ворчала, бормотала, кого-то бранила, но работала неустанно. Эмма
Ладбрук, на которую она поначалу обратила такое же внимание, как если бы та
была пчелой, залетевшей в окно в летний день, в первое время наблюдала за
ней с настороженным любопытством. Она была такая старая и так сжилась с этим
домом, что казалась частью его. Старый Шеп, белоносый колли, передвигавшийся