"Евгений Андреевич Салиас. Ширь и мах (Миллион) " - читать интересную книгу автора

начальство не приказало.
Что сталось с Авраамом - жена его и сын Юзеф не знали. Отец однажды
вечером приказал им приготовить себе теплого питья из яблоков от простуды и
вышел из дому, чтобы вернуться через полчаса... Тут-то он и поехал в
кандалах к камчадалам... С этого дня о нем не было прямых известий. Его
считали и утонувшим, и бежавшим, и убитым, до тех пор, пока такие же солдаты
не выгнали женщину с сыном из ее дома, отобрав все в казну русского
начальства. Тут узнали они, что муж и отец - шпион и изменник отечеству.
И двенадцатилетний Юзеф с больной, пораженной горем матерью очутился на
улице, без куска хлеба.
Надо было подумать, как заработать себе пропитание. Мать поступила в
богатый дом ключницей-экономкой, а сына отдала на хлеба к музыканту, так как
он любил до страсти музыку. Юзеф стал наполовину учеником, наполовину
прислугой. Он убирал горницу музыканта за его отсутствие, носил ему его
контрабас, когда тот отправлялся играть на гуляньях или на вечерах - но
вместе с тем он учился и сам играть. Бросив вскоре контрабас и взявшись за
скрипку, молодой Шмитгоф за один год пылкой, неустанной работы сделался
замечательным скрипачом и четырнадцати лет был уже приглашен на жалованье в
городской оркестр. Жалованье было ничтожное, но мать могла теперь покинуть
свое место в чужом доме, где с ней обращались дурно, и поселиться вместе с
сыном.
Недолго прожила больная женщина. Скоро Шмитгоф остался один-одинехонек
на свете. Заработок был скудный, а он любил иногда кутнуть со сверстниками,
любил вино, любил немного и картежную игру... был поклонник прекрасного
пола, у которого имел успех.
Его месячного жалованья хватало ему иногда как раз на одну неделю,
остальные три он голодал, сидел в сырой и холодной квартире - зимой, а летом
жил из милости в беседке парка одного магната. Виленские обыватели любили
звать его и слушать на вечеринках, но денег почти не платили, а угощали
ужином и вином.
Результатом беспорядочной порывистой жизни артиста явились неоплатные
долги. В квартире его не было ничего, кроме одной пары платья, кое-какой
мебели и двух смен белья.
Шмитгоф чувствовал, что если б он мог выбраться из Вильны куда-либо за
границу - в Варшаву, в Дрезден или Кенигсберг - то, наверное, обстоятельства
его поправились бы сразу. Не одни деньги, но и слава явилась бы к нему. Но
выехать было не с чем. Он мечтал и собирался... Так шли из месяца в месяц -
года; а из них незаметно накопился и десяток лет... Юноша давно уже стал
мужчиной... А счастье все не улыбалось...
В этом положении застала его фортуна, когда постучалась к нему в
квартиру в лице русского офицера Брускова.
Шмитгоф едва с ума не сошел от радости при неожиданном объяснении и
предложении Брускова: съездить на неделю в Петербург и заработать деньги,
необходимые для того, чтобы предпринять потом музыкальное путешествие по
Польше и Германии.
Но надо назваться маркизом французским.
Что за важность. Москали ведь варвары! Тысячу раз слышал он от отца и
матери, что русская империя та же татария, где самый первый и богатый
вельможа ниже польского хлопа и крестьянина.
Если б Шмитгоф знал только одну свою скрипку - он не поехал бы. Но он