"Евгений Андреевич Салиас. Сенатский секретарь " - читать интересную книгу автора

актуариусом в берг-коллегии.[1] Мать и дочь не бедствовали, кое-как сводя
концы с концами, и даже нанимали квартиру в четыре горницы. Но за это лето
случилось у них самое крупное, какое когда-либо бывает в жизни, событие. За
Настенькой стал ухаживать сенатский секретарь Иван Петрович Поздняк. Это был
для Настеньки блестящий жених, так как Поздняк был, кроме того, частным
секретарем такого лица, которое быстро шло в гору, - Дмитрия Прокофьевича
Трощинского.[2]
После семилетнего вдовства и тоскливой серенькой жизни вдруг обе - и
вдова, и семнадцатилетняя Настенька - стали чуть не самыми счастливыми
женщинами на весь Петербург.
Поздняк сделал уже предложение, которое было принято с восторгом, и
затем испросил разрешения на брак у своего единственного родственника -
богатого человека, отставного капитана лейб-компанца, у которого были два
дома в Петербурге.
Настенька поехала в Царское Село к родному дяде, священнику, чтобы тоже
получить его согласие. Теперь оставалось только просить разрешения
начальства.
Когда Настенька рассказала подробно, как дядя был рад ее видеть, как
водил ее по всему Царскому Селу, показывал дворец и парк, она перешла к
главному происшествию. Рано утром, соскучившись сидеть дома, отправилась она
около семи часов по тем же дорожкам парка, где прошла накануне с дядей.
В одном месте, около обелиска, она села отдохнуть на скамейке и тотчас
же увидела вдали даму, которая тоже прогуливалась. За ней бежала маленькая
собачка. Настя, конечно, и не воображала, кто это так рано гуляет. Но
какой-то работник, копавшийся в клумбе около скамеечки, крикнул ей
осторожно: "Барышня, не сиди так-то... Встань! Это царица".
- Так у меня ноги и подкосились, - прибавила Настя. - Как только
собралась я вставать, так ноги и онемели... Перепугалась насмерть. Думала,
что ж это будет! Однако не успела еще царица подойти, я справилась с собой,
поднялась, и уж по правде сказать, хоть ноги у меня и тряслись, а все-таки я
присела так вот... А как приподнялась, так всю царицу разглядела до ниточки,
и сто лет проживу - помнить буду.
- В каком же она платье? - спросила мать.
- Не в платье, маменька, а в салопе или в эдаком длинном капоте поверх
платья, сером шелковом с позументом. А на голове шляпа с перьями... В руке
тросточка... Дяденька говорит, что царица уж сколько лет завсегда так
гуляет, все в одном этом одеянии. А за ней собачка всегда. Такая чудная!
Вертлявая, тонконогая и все как-то поджимается, будто ей все холодно... Уж
как я рада, что повидала царицу. Я все думала, она эдакая большущая да
гневная, совсем на человеков не похожая... А она такая же барыня по виду.
Только лицо светлое, не простое. Видать, что царица.
Анна Павловна была рада, что дочери удалось видеть государыню.
- Это к счастью, - решила она. - Да оно так и выходит. Спроси-ка,
Настенька, у Ивана Петровича, какую он весточку сейчас принес.
- Да, Настя! - весело вымолвил Поздняк. - Я сейчас от своего дядюшки.
Он обещал мне от трех до пятисот рублей в год давать. А со временем,
говорит, если твоя будущая жена мне придется по душе, то, помирая, откажу
вам и вашим деткам изрядный капиталец.
- Слава Богу! - перекрестилась Настя набожно.
До вечера пробеседовали пожилая женщина и жених с невестой. Радость