"Григорий Борисович Салтуп. Лента Мебиуса (рассказ)" - читать интересную книгу автора

которое он в себе погасил заповедью Кронида Собакина: "Не я один, нас -
рать!"
На Ивана Ефремовича Борису было больно смотреть, - нет, Иван Ефремович
не кривился, как от зубной боли, его плоское, бесстрастное, словно
выточенное из желтоватой гальки лицо ничего не выражало. Но галька-то
закаменела изнутри! Борис чувствовал это, чуть ли не кожей. Ведь уже второй
месяц он бок о бок жил с Ы-Кунг'олом и всегда посмеивался над его наивным
категорическим императивом... А сейчас смеяться не хотелось.
Иван Ефремович послюнил, видимо, по старой привычке, когда
пользовались химическим карандашом, стержень на шариковой ручке и четкими
печатными буквами нарисовал на всех трех листах акта о списании свою
фамилию: Ы-Кунг'ол, Ы-Кунг'ол, Ы-Кунг'ол.
"Сами себя обманываем... Зачем?" - неожиданно для себя подумал Борис
Васильевич и поскреб свою мягкую шелковистую бородку, которая все больше и
больше ему самому нравилась - раньше он не мог представить себя небритым.
"Ладно, Кронид прав. Против рати не попрешь. Старику Ы-Кунг'олу тоже
давно пора привыкнуть, чай, не английский лорд, а простой советский
человек".
Первый литр спирта Ы-Кунг'ол и Борис Васильевич выпили почти молча.
Правда, Борька, чтоб повеселить Ивана Ефремовича, рассказал ему о том, как
Кронид Собакин однажды сдал на год чужую пустую квартиру в доме,
освобожденном под капремонт, получил деньги за шесть месяцев вперед -
триста рублей - и оставил квартирантам якобы "свой" номер телефона, сказав,
что уезжает на полгода в командировку.
Квартиранты не пострадали: дом строители позабыли и до сих пор не
ремонтируют, а электричество, воду и отопление в нем почему-то не
отключают.
Иван Ефремович хихикнул из вежливости. И "жуликом" Кронида Собакина не
назвал.
Продолжать треп Борису не хотелось: что-то тоскливо было на стойбище у
весело пляшущего пламени костра, а тут еще косматый пес Черныш выволок
откуда-то из-за яранги красную папку с белыми тесемочками, озверился ни с
того ни с сего, расхрястал ее зубами, рассеяв вокруг костра листки с
докладом Андрея Андреевича Рвинова.
Ы-Кунг'ол бросил в кобеля головешкой, но не попал, и обиженный Черныш
ускакал к стаду, волоча красную папку по кочкам.
Борька собрал изодранные листики, затолкал их в костер, чувствуя, что
сейчас он упадет и не встанет, отрубится, - и потому, собрав последние
силы, забрался в ярангу и заснул...
На втором литре спирта Ивана Ефремовича развезло, - он немного
поплакал и рассказал Борису, как однажды, давным-давно он тоже наяву узнал
своего Бэр'чавчу, пил с ним в большом городе в ресторане, - название города
Ы-Кунг'ол отказался сообщить. Бэр'чавчу Ы-Кунг'ола хвалил его в глаза,
ухаживал, подливал водочку из графина, а потом завел в туалет, вывернул у
Ивана Ефремовича карманы, затолкал в кабинку и пригрозил, что убьет, если
Иван Ефремович хоть слово вякнет.
Иван Ефремович был в том городе на слете ударников коммунистического
труда, но так как он всю ночь просидел в запертой кабинке ресторанного
туалета, то опоздал на утреннее заседание, и грамоту ему не вручили -
хорошо, хоть жив остался: с Бэр'чавчу, однако, опасно с глазу на глаз