"Роберт Сальваторе. Возвращение убийцы драконов ("Убийца драконов" #3) " - читать интересную книгу автора

не в радужном расположении духа.
В таком же состоянии находился и сам Гелдион: он был изможден своим
вынужденным путешествием на Инис Гвидрин и раздражен встречей с чертовой
Керидвен. Колдунья заставила принца ощутить собственное ничтожество, а
Гелдион, стремившийся к тому, чтобы прочесть в холодных глазах отца уважение
к себе, не любил подобного обращения. Стражники, стоявшие по обе стороны
шатра Киннемора, явно распознали дурное настроение принца, поэтому отошли
подальше, а один из них, подняв край шатрового полога, открыл для Гелдиона
столь широкий вход, что в него одновременно смогли бы войти несколько
человек.
- Где тебя носило? - спросил рассерженный, вечно рассерженный король
Киннемор, прежде чем сын успел шагнуть в шатер. - Моя армия застряла на
месте.
Киннемор стоял за невысоким дубовым столиком, делавшим его фигуру выше
и внушительнее. В Волшебноземье не многие мужчины имели рост шесть футов,
однако у короля Киннемора он достигал почти что семи. При худощавом
телосложении король тем не менее был широкоплеч и явно отличался физической
силой. Он уже достиг пятидесятилетнего возраста, но обладал энергией
двадцатилетнего юноши - нервозной энергией, заставлявшей его беспрестанно
двигаться, заламывать руки или пощипывать тщательно ухоженную царственную
бородку. Его серые глаза также никогда не останавливались - он держал в поле
зрения все пространство, словно в любом месте ожидал обнаружить прячущегося
убийцу.
- Меня вызывала Керидвен, - небрежно произнес Гелдион.
В ответ Киннемор разразился долгой тирадой, вылившейся в
нечленораздельное бормотание. Наконец он хватил кулаком по столу, что
позволило ему сделать небольшую передышку (а заодно и трещину в дереве) и
вернуться на вечно шаткую грань самообладания.
- Тебе лучше, чем кому-либо, известно, что мы обязаны вскакивать по
любому зову этой ведьмы, - закончил Гелдион с долей сарказма в голосе.
Принц не мог устоять перед тем, чтобы еще немного не позлить отца. Он
редко задевал короля, поскольку знал, что может, подобно всякому иному
дураку, отважившемуся противостоять Киннемору, сложить свою голову на плахе.
Однако сейчас он не мог упустить возможности слегка ущипнуть отца.
В это мгновение Киннемор, с глазами, окруженными густой, все
разраставшейся сетью морщинок, с челюстью, сжатой настолько плотно, что
Гелдион мог слышать скрежет его зубов, показался принцу очень старым. Старым
и сердитым. Впрочем, он был сердитым всегда. Гелдион не мог припомнить,
когда он в последний раз видел Киннемора улыбающимся, за исключением той
зловещей улыбки, которая неизменно пробегала по отцовскому лицу в моменты
вынесения смертных приговоров или разговоров о завоеваниях. Неужели это
всегда было так, неужели его отец всегда был наполнен такой ненавистью и
жаждой крови? Гелдион не был уверен в обратном - все его детские впечатления
совпадали с нынешним поведением Киннемора.
Однако принц чувствовал: что-то действительно изменилось. Может, то
были лишь мечты, фантазии, а не реальные воспоминания, но Гелдион, кажется,
припомнил время мира и счастья, то безмятежное время, когда беседы не всегда
касались войны, а игра была предпочтительнее битвы.
С губ короля сорвалось негромкое рычание, утробное, похожее на
звериное. Гелдион удивлялся: как можно быть столь ужасающе злым, причем