"Николай Самохин. Прощание с весельем " - читать интересную книгу автора

теперь экстрасенты!

А был момент, когда один из этих самых "экстрасентов", нагнал на нее
страху. Да и не только на нее одну...
История, о которой пойдет речь ниже, произошла у нас под городом, на
тридцать восьмом километре, в поселке. Поселок так и называется "Тридцать
восьмой километр". Он ничем не примечателен, безлик, как и его название. Ни
колхоза здесь нет, ни совхоза, ни другого какого производства. Есть только
ЛТП для алкоголиков (по местному - дурдом). Ну, еще остановочная
железнодорожная платформа и магазин продовольственно-промышленных товаров.
Население в поселке, однако, держится стабильно. Даже помаленьку
прибывает. Тут есть за что держаться. Огороды на Тридцать восьмом километре
немереные, в отношении личного скота государство теперь поощряет, город с
двумя колхозными рынками рядом, и сообщение прекрасное.
Народ здесь поэтому оседает цепкий, оборотистый и отважный. В бога не
верят, черта не боятся, про экстрасенсов не знают, хотя и смотрят передачи
по трем телепрограммам. Вернее, не знали, пока старик Шестернин не просветил
всех.
Но это позже случилось. А сначала приехал на Тридцать восьмой некто
Мозгалюк Степан Петрович. Откуда-то из-под Кишинева. Приехал, как говорится,
на дожитие. Ему там, на родине, к старости климат будто бы начал вредить.
Ну, приехал он, значит. Купил себе здесь домишко. Скотиной кой-какой
обзавелся. Живет.
Человеком Мозгалюк оказался общительным, свойским. За короткое время он
со многими в поселке перезнакомился, а с некоторыми успел даже и покумиться.
Одно в нем было неприятно, чисто внешне: он почему-то кривился, морду
косоротил. То ничего-ничего, а то скажет слово и скосоротится, подбородок
небритый в сторону потянет. Ну, этому в поселке значения не придавали. Тут
на всяких чудаков насмотрелись, привыкли. Тот же старик Шестернин, к
примеру, постоянно подмигивал. И головой дергал. Мигнет, головой дернет -
вроде как приглашает тебя: "Выйдем - поговорим!"
А Мозгалюк, значит, кривился. Ну и ладно. Его собачье дело. Никого это,
повторяем, не трогало. До поры. А потом стали замечать, что у него вроде бы
еще и глаз дурной. Тоже не сразу установили. Нынче ведь в подобные глупости
редко кто верит, даже в таких не шибко цивилизованных местах, как Тридцать
восьмой километр. Но факты, давно сказано, упрямая вещь. А факты мало-помалу
копились. Такие, например. Зайдет он к кому-нибудь во двор, посмотрит из-под
бровей, как бирюк, перекосоротится и скажет:
- У тебя, молодуха, вон тот петушок куриц топтать не будет.
Глядит хозяйка - и точно: до этого вроде намечался петушок, а тут ходит
как вареный, жидким марается, перья у него начинают из хвоста выпадать,
гребешок усыхает. Через некоторое время не петух уже, а мокрая курица. Хоть
самого топчи.
Сперва думали, что у него исключительно на петухов глаз тяжелый - как
глянет на которого, так тот и готов. Ну, а когда он таким же способом
нескольких свиней изурочил, да еще на Москаленкова Ивана, местного
фельдшера, рожу напустил, тогда поняли, что за фрукт к ним приехал. Особенно
поразил всех случай с Иваном. До этого еще мнения разделялись. Одни говорили
"дурной глаз", а другие не соглашались: просто, мол, совпадения. А тут
завезли в магазин "Агдам". Ну, конечно, народ сбежался. А Иван без очереди