"Николай Самохин. Прощание с весельем " - читать интересную книгу автора

тобой. Честно, озвереешь."
"Верно! - крутнул головой Мокрецов. - Верно, в елкин корень!"
Паренька, видать, внутренний голос тоже пробирал - он все ниже клонил
голову и сутулился. Мокрецов же, видя его переживания, размяк совершенно и в
конце концов дошел до такого сложного состояния, в котором смешались и
жалость к этому пассажиру, и уважение, и собственные какие-то надежды, и
черт его знает что еще. Впрочем, сам Мокрецов так подробно объяснить не
сумел бы, он только чувствовал непривычную расслабленность и телячью
нежность.
Они вышли па одной остановке, и ноги сами понесли Мокрецова вслед за
пассажиром в картузике, хотя ему было вроде не по пути. Где-то под ложечкой
у Мокрецова шевелилась тревога, что вот если сейчас парень скроется из виду,
то он так и не узнает чего-то важного, не докумекает, упустит.
Раза два пассажир оглядывался - и тогда Мокрецов сбавлял шаг, делал
безразличный вид просто так гуляющего. Они прошли мимо зоопарка, миновали
базар, обогнули стадион и оказались на длинной и пустой полудеревенской
улице. Тут пассажир остановился и кивком головы поманул Мокрецова к себе.
Губы у Мокрецова невольно раздвинулись в извинительной улыбке, он как-то
по-собачьи вильнул шеей и стал приближаться. Парень тоже как будто слегка
улыбнулся, хотя издали трудно было разобрать. Мокрецов подошел совсем
близко. Парень, резко оскалившись, ударил его тупоносым ботинком в коленную
чашечку. Боль выстрелила в затылок - Мокрецов замычал и согнулся.
- Ходишь, шакал! Нюхаешь! - сквозь зубы сказал парень, - Я тебя, гада,
определил! С Пашки полторы косых вытянул - с меня захотел! На тебе полторы
косых!.. На! - и он еще дважды пнул задохнувшегося Мокрецова в правый бок.
Наверное, Мокрецов на минуту отключился. Потому что, когда он поднялся,
вялыми руками стряхивая пыль, парня уже не было рядом. Вообще, на всей улице
не маячило ни одной фигуры. Мокрецов стоял один, не решаясь сделать хотя бы
шаг - сильно ломило в боку и коленке.
"Ну, что, Федя, скушал? - спросил знакомый уже голос. - Вот до чего ты
докатился - урки тебя за своего принимать стали."
Мокрецов суеверно оглянулся.
Ни рядом, ни вдалеке никого не было. Хоть бы курица или собака.
"Мой! - обожгло Мокрецова. - Мой голос!.. И там, в трамвае, тоже был
мой..."
Какой-то острый комок стал толчками подниматься у него из желудка и
никак не мог выйти наружу.
Содрогаясь от икоты, Мокрецов сел на глинистый край кювета. Прямо в
пыль.
Комок постепенно разбухал, теплел, плавной волной подступал к горлу.
Потом у Мокрецова защекотало в носу, и он молча заплакал.

ДЕДОВСКОЕ СРЕДСТВО

Теперь-то Нюрка Толкунова осмелела и даже распевает на гулянках
частушку собственного сочинения:

Раньше были времена,
а теперь моменты:
раньше были колдуны -