"Николай Самохин. Толя, Коля, Оля и Володя здесь были " - читать интересную книгу автора

злее. На открытых местах он так плотно прижимал к земле высокую траву, что
казалось, будто ее долго утюжили асфальтовым катком.
У самого берега одиноко гулял рыжий теленочек. Когда он поворачивался
хвостом к морю, короткая шерсть его вставала дыбом.
Мы сначала полюбовались с крутизны открывшимся видом, а Паганель,
вытянув руку, даже попытался спеть: "О скалы мрачные дробятся с ревом
волны!" - но поперхнулся собственной бородой и умолк.
Потом начали искать спуск в бухту.
Или мы вышли не на то место, или начальник станции сам никогда здесь не
был, но только вместо тропы, огражденной канатами, мы нашли всего лишь
ржавый трос, почти отвесно уходящий в расщелину, - и больше ничего.
Паганель и папа, тем не менее, как заправские альпинисты, небрежно
поплевывая с обрыва, стали убеждать друг друга, что вообще-де спуститься тут
можно, ничего такого смертельного они в этом не видят и так далее.
Подошел дядя Коля, молча постоял рядом, потом, словно очнувшись вдруг,
спросил: "Можно, говорите?" - и, сунув трубку в карман, полез вниз.
- Куда? - спохватился Паганель. - Вернись немедленно, безумец!
Дядя Коля от этого неожиданного крика втянул голову в плечи, но не
остановился.
- Николай, я тебе приказываю! - неумело строжился Паганель и даже топал
ногами.

Дядя Коля не отвечал. Он спускался все ниже и ниже, цепко перехватывая
трос. Из-под ног его вырывались камешки и, пощелкивая, прыгали с уступа на
уступ. Иногда дядя Коля поднимал вверх лицо и виновато улыбался, словно
хотел сказать: "Вот лезу... А что поделаешь? Извините".
- Он с ума сошел! - переживал Паганель. - Через двадцать минут начнется
тайфун - его же как песчинку сдует.
А хладнокровный папа, видя, что дядя Коля возвращаться не намерен,
свесился над обрывом и несколько раз щелкнул фотоаппаратом. По крайней мере,
сказал он, останется доказательство, что не мы спихнули этого полоумного.
Тайфун, слава богу, не разразился через двадцать минут. Иначе дяде Коле
пришлось бы плохо - он спустился уже так низко, что казался сверху не больше
таракана.
Паганель не выдержал этого зрелища, отошел в сторону и сел на траву.
- Чувствую, - сказал он, - что надо возвращаться. Наступил, видимо,
критический момент - наша психика начинает преподносить сюрпризы. Ну, вот
что это с ним такое, скажите?
"Подкорка", - объяснил умный папа. Это довольно распространенное
явление, сказал он. Бывают моменты, когда подкорка выходит из повиновения
коры большого головного мозга, и тогда человек совершает поступки, которых
сам же потом стыдится. Вот, например, недавно один студент-дипломник,
светлая, между прочим, голова, будущее украшение науки, перед самой защитой
дипломной работы запихал под дверь папиного кабинета две малосольные
селедки, к хвосту одной из которых была привязана бумажка со словами:
"Смерть кашалотам! Все под знамена герцога Кумберлсндского!" Другой бы
профессор, не знающий про существование подкорки, устроил этому студенту
веселую жизнь. Но папа знал и поэтому не стал придавать значения выходке
дипломника. Тот на следующий день прекрасно защитился, а папа подарил ему
собственные его селедки - под общий, разумеется, хохот.