"Николай Самохин. Толя, Коля, Оля и Володя здесь были " - читать интересную книгу автора

поступок. Он выменял у студенток на восемь шоколадных конфет два бутерброда
с повидлом и съел их. Один.
А эти восемь конфет были нашим общим неприкосновенным запасом.
Всю обратную дорогу папа и дядя Коля клеймили его за это. Паганель
оправдывался. Сначала он честно сознался, что очень захотел есть, но это
вызвало такой дружный вопль: "А, ты один, значит, захотел!" - что Паганель
тут же выдвинул другой довод: дескать, неудобно было не угостить землячек.
Конфеты прямо жгли ему карман.
"Но бутерброды ты все же съел! - безжалостно сказали ему. - Ты даже о
ребенке не подумал".
Вдобавок дядя Коля набил мозоль и начал отставать. Несколько раз он
переобувался, болезненно морщась и говоря при этом, что если бы он теперь
скушал две законно причитающиеся ему конфетки, то, наверняка, даже с мозолью
не оказался бы обузой для отряда.
- Давай я тебя понесу, - предложил затравленный вконец Паганель.
- Нет уж, - сказал дядя Коля. - Сытый голодному не товарищ. Обойдемся
как-нибудь.
Он выломал себе костыль и героически пошел дальше - хромой, несчастный,
но гордый...

15. Бегство. Как провожают пароходы

Теплоход пришел ночью.
Мы даже не подозревали об этом: спокойно пили чай у дяди-Толиных
знакомых, а наши распакованные рюкзаки тем временем лежали в комнате
сварщика Пети. Торопиться было некуда. Теплоход, по расписанию, должен был
прибыть только на другой день к вечеру.
В квартире у знакомых Паганеля было по-городскому уютно: низенький
столик, у которого специально, по моде, были отпилены ножки, диванчик рядом
с ним, плетеный коврик на полу и березовый пень с прибитыми веточками.
А вокруг столика сидели женщины (знакомые знакомых), и все они
выглядели очень симпатичными. А одна была так прямо красавица. Она, как
героиня какого-нибудь фильма, куталась в белую шаль, загадочно улыбалась и
чуть вскидывала тонкие брови в ответ на разные слова.
Паганель, как близкий семье человек, сразу освоился. Он высоко держал
чашечку с кофе, отставив в сторону мизинец и бархатным голосом произносил:
"Апше", "Должен заметить" и "Потрясающе".
Дядя Коля, одичавший на воле, ронял керамические чашки, смущался и
ставил локти в блюдца с вареньем. А его еще, как назло, попросили почитать
что-нибудь свое. Дядя Коля, запустив пальцы в шевелюру, говорил:
- Ч-черт!.. Вот жаль, что я стихов не пишу... Такая обстановка,
холера!.. Тут бы самый раз стихи прочесть.
У красавицы при каждой дяди-Колиной "холере" удивленно и весело
вздрагивали брови.
Папа, как не писатель и не близкий знакомый, вниманием не пользовался -
и поэтому налегал, в основном, на чай с вареньем. А хозяйка дома, оценившая
его старательность, хотя и слушала во все глаза дядю Колю, как-то не глядя
успевала подложить папе варенья, пододвинуть масло, хлеб и машинально
приговаривала: "Кушайте, кушайте".
Так мы сидели, наслаждаясь уютом, когда вдруг в комнату без стука вошла