"Николай Самохин. Время больших снегопадов " - читать интересную книгу автора

он: деловой человек, крупный инженер, виски седые, галстук, шляпа. Целый
день он трудился в своем офисе, решал разные вопросы, давал указания,
выслушивал шефа, ставил визы, согласовывал - и теперь может позволить себе
рюмочку коньяку, подымить сигареткой, расслабиться, снять напряжение.
Красиво, черт побери! Не то, что прежняя "вермуть" под сухарики, натертые
чесноком.
Только с течением времени стал Илья Петрович замечать, что недоливают
ему коньячок-то этот. Не то, чтобы очень уж бессовестно, не по двадцать
граммов, допустим (двадцать-то граммов на пятьдесят попробуй не долей - это
и слепой заметит), а так, знаете, деликатно - от пяти до десяти примерно.
Вроде чаевые отчисляют.
Смородин, как инженер, прикинул быстренько, во что же такой недолив
выливается. Если, мол, по пять граммов с рюмочки - это где-то гривенник. С
бутылки, стало быть, рубль. При условии, конечно, что буфетчица более-менее
совестливая. А та, которая понахальнее? Которая по десять недоливает? Два
рубля с бутылки! Выходит, если она их за смену хотя бы пять штук
разверстает - десятка у нее в кармане. Вот это арифметика.
Стали у него нехорошие мысли зреть. Глянет на какую-нибудь барышню - и
аж зубами скрипанет: стоит, понимаете ли, кукла - все пальцы в перстнях, в
ушах по люстре болтается, глаза от сытости заплыли. "Да что же это, -
думает, - такое, а? Я за сорок пять рублей месячной прибавки десять лет в
отделе спину гнул, а она буль-буль - и двугривенный, буль-буль - и
десятка!.. Да черт бы с ними, с граммами: меньше выпьешь - дольше проживешь.
Но ей-то с какой стати?"
Ну, думает он так, медленно закипает, а на открытый бунт все-таки не
отваживается. Неудобно как-то. Стыдно. И перед буфетчицами не хочется
мелочным себя выказывать, и перед теми, кто сзади напирает, желая поскорее
остаканиться. У нас ведь народ не так воспитан, не в мелочности. Мы ведь
широкие натуры, мы пфенниги не считаем, как где-нибудь там. Хотя, когда лет
пятнадцать назад старые деньги на новые меняли, высказывалась такая надежда,
что, мол, теперь люди станут за копеечкой нагибаться. Поскольку, мол, если
старая копейка была все равно что ничего, то новая как-никак коробка спичек.
Ну, и кто за ней нагибается, если обронит?.. Нагнутся - держи карман.
Один случай все же допек Смородина. Как-то они с заказчиком, приезжим
человеком из Улан-Удэ, засиделись в институте допоздна, зашли потом в
кафетерий уже перед закрытием. Взяли по пятьдесят. Хотя заказчик, кажется,
не против был выпить и соточку. Но Илья Петрович уже привык к своей
интеллигентной мерке.
Буфетчица налила им, то бишь недолила, а потом глянула на часы и
говорит:
- Охо-хо! Закрываться пора. Умоталась что-то я сегодня...
С этими словами взяла она бутылку, бухнула в стакан граммов сто
семьдесят и - хлоп! Единым духом. Не поморщилась даже.
Елки!.. Им отмеряла, глазом выцеливала, а себе - не глядя. И залпом! А
коньяк, между прочим, пятизвездочный. Заглотила рублей пять - и не
поперхнулась. Прямо акула какая-то!
И Смородин дал себе слово: при первой же возможности хоть одну
пристыдить.
Возможность скоро представилась. Буквально через день. Смородин
оказался у стойки один. Правда, слева, ухватившись за прилавок, покачивался