"Давид Самойлов. Люди одного варианта (Из военных записок) " - читать интересную книгу автора

сливались с днями.
В Москве находился поэт Павел Коган, сухой, загорелый, с трудом
добравшийся из Закавказья, где работал в геологической экспедиции. Он
проживал тогда на улице Пушкина (Б.Дмитровке) у литинститутки Нины Бать.
Вместе мы пошли на улицу Мархлевского, где в здании школы записывали в
училище военных переводчиков. Первый вопрос был - знаете ли немецкий? Павел
быстро сказал: "Да". Я замялся, потому что немецкий знал плохо. Меня не
взяли. Павел вскоре уехал в училище переводчиков, наскоро приказав мне на
фронт не идти, а описывать подвиги друзей и вообще историю поколенья.
В эти начальные дни солнечного и пустого октября 1941 года я и
попытался написать нечто о поколении - безуспешная попытка, а может быть,
самое начальное состояние этой моей всегда писавшейся книги.
Пришел и ушел Слуцкий.
Марк Бершадский и Женя Астерман, институтские друзья, сказавшись
отсутствующими в городе, когда нас призвали строить укрепления перед
Вязьмой, уже были в военном училище на станции Подсолнечной. Вскоре им
предстояло погибнуть.
Солнечный этот октябрь был пуст. По радио играла музыка. Я почему-то
переводил "Пьяный корабль" Рембо - первый мой перевод.
16 октября, в день паники, когда прошел слух о немецком десанте в
Волоколамске, Москва казалась малонаселенной, и собственно паники не было,
не было панического шума и топота толпы.
Отец вернулся из института, откуда уже сбежало начальство, прихватившее
с собой кассу с зарплатой.
В ИФЛИ*, переселившемся на Пироговскую, тоже никого не было. В
канцелярии валялись на полу бумаги и документы, маленькая записка предлагала
студентам своими средствами добираться до Ташкента.
______________
* Институт истории, философии, литературы имени Н.Г.Чернышевского.

Город был просторный и оставленный. Было странное чувство свободы,
неизвестности, страха, пустоты и отсутствия власти.
Пришла Л. и сказала, что есть билеты на пароход, отплывающий с Южного
московского порта в Горький. Решили ехать. Необходимые вещи были уже связаны
в большие тюки. Квартиру не заперли.
В подъезде стоял сосед Малюшин.
- Ай да Гитлер! Ай да молодец! - сказал он гнусавым голосом хулигана.
Тут же терся жуликоватый управдом.
Вместе они отправились грабить нашу квартиру.
Битком набитый трамвай медленно плелся через весь город к речному
вокзалу. Неожиданно он был остановлен милицейским свистком. Какой-то
гражданин вскочил на ходу на площадку прицепа. Милиционер снял его и
потребовал уплатить штраф.
Этот эпизод чем-то был утешителен. Впоследствии я сам наблюдал и много
слышал об автономной инерции в действиях должностных лиц и учреждений,
временно лишенных руководства. Эта черта свидетельствовала о прочности строя
и его отдельных звеньев, о крепости круговой поруки низового аппарата.
В способности сопротивления, в проявлении прочности и самосуществования
изолированных частей государственного организма был, конечно, и национальный
подтекст, национальная традиция. Но наличие национального начала здесь тесно