"Юлий Самойлов. Хадж во имя дьявола " - читать интересную книгу автора

Руководя артелью, Султан уподоблялся вожаку волчьей стаи, ибо люди,
прошедшие школу колымского гуманитария, приобретали ряд особых качеств,
привычек и, кроме того, имели всякого рода заскоки, пунктики, как впрочем и
полагается полусумасшедшим. Но авторитет Султан-Гирея был непререкаем и
абсолютен. Внешне он был очень ровен и даже добродушен, я никогда не слышал,
чтобы он повышал голос, но дважды он никогда не говорил. Любая стычка, драка
мгновенно прекращалась, едва только он появлялся. Те, кто становились у него
на пути или пытались хотя бы встать рядом, бесследно пропадали.
И Колыма с тысячами старых шурфов, подвалов, провалов, наполненных
водой, надежно хранила тайны.
Султан был одинаково близок и с черной коалицией воров, и с
сотрудниками особых отделов. Кроме того, ходили легенды о его богатстве и
ловкости. Говаривали, что он скупает золото не только у отдельных
старателей, но и у артелей.
И вот однажды под вечер меня позвали к нему.
Султан-Гирей сидел в своей огромной, похожей на юрту, палатке и пил
чай. Он молча налил мне в деревянную черного лака пиалу чай и, пока я пил,
начал набивать свою длинную прямую трубку из большого мехового кисета,
расшитого бисером.
Несмотря на свой возраст (а ему пошло за шестьдесят), он был сухощав,
осанист, строен. В иссиня-черных волосах не намечалось седины, и лишь
глубокие, как шрамы, морщины на смуглом горбоносом лице говорили о
пройденном пути. Это лицо, раскосые черные глаза, прямые волосы, каменная
неподвижность в иные минуты делали его похожим на какого-то
северо-американского индейца - не хватало только убора из орлиных перьев на
голове. Кстати сказать, по национальности он был цыганом, а прозвище
Султан-Гирей дал ему один из той знаменитой тройки
геологов-первопроходчиков, моясь с ним в бане и заметив некую физическую
особенность. За этим прозвищем забылось настоящее имя, данное когда-то в
таборе.
Закурив, он подвинул ко мне набитую до отказа полевую сумку и, кивнув
на нее, начал говорить, по обыкновению путая ударения, из-за чего его вполне
грамотная речь становилась похожей на тарабарщину:
- Здесь деньги. Я обещал их Примаку. Надо отнести.
Я пожал плечами:
- Какой разговор, Султан? Надо, значит, надо.
Султан сунул руку куда-то в сторону и положил на сумку новенький
вороненый наган:
- Это возьмешь с собой - твой будет. Скоро сам бугром станешь.
Все, что я знал о золоте, я знал от Султана. Он вообще был ко мне очень
внимателен и относился как-то на особицу. Пожалуй, только со мной он и
говорил на отвлеченные темы.
На следующий день в четыре утра, когда артель еще спала, я вышел в этот
стокилометровый рейд с деньгами. А денег было много даже по здешним меркам.
Что такое сто километров для здорового и крепкого мужика, идущего,
считай, налегке? Сутки пути. Но это если по дороге, по равнине. А если по
сопкам, по бездорожью, задыхаясь в узкой духоте лощин? Тогда трое, четверо -
не меньше.
В первую ночь, устав от лазанья по кручам, я отдыхал на вершине сопки,
наблюдая, как глубокая и яркая голубизна неба подергивается серой пеленой.