"О'Санчес. Суть острова (Книга 1)" - читать интересную книгу автора

уже не возвращалось. Человек вдруг представил себе брюзжащего Посейдона с
метлой в руках, вместо трезубца, и засмеялся тихонько. Нет, правда, сколько
можно гадить, прежде чем стихиям надоест подтирать за человечеством, этим
злонравным и вечноглупым младенцем?
Он привычно примерил на себя мечту о роскошной вилле посреди нетронутой
природы, а руки тем временем сервировали стол: на гранит - газету, сложенную
вдвое, под нее обязательно подсунуть полиэтиленовый пакет, иначе газета
намокнет и расползется по камню тонкой грязью; на нее, поближе к краю,
добытую снедь, посредине бутылочку, а рядом стакашек!
Человек с минуту, а то и долее колебался, прежде чем открыть бутылку:
уж так ему нравилась эта бутылка: хороший пятизвездочный коньяк, непочатый,
а пробка-то на резьбе, а не картонная с фольгой, попил сколько надо -
обратно завинтил. Но и само совершенство не вечно, "соточку" все равно
выпить придется, для бодрости и пищеварения. Человек крепко захватил пробку
опухшими пальцами, указательным и большим, резко повернул против часовой
стрелки - легкий скрип со щелчком, нарочито медленно отвинтил пробку до
конца и наклонил горлышко к стакану. Главное - вовремя пальцем горлышко
прижать к стаканной стенке, и тогда бутылка дрожать не будет и мимо не
прольется. От так..., именно соточку, не больше. И заесть... Казалось, можно
было бы и погодить с едой, человек был опытен и знал, что вслед за теплом в
желудок и балдой в голову - придет алкогольная сытость, когда уже ничего не
хочется жевать и глотать из съестного... Но - нельзя, надо питаться, надо
переваривать и... - тово..., удобрять землю-матушку... Иначе ее тобой
удобрят раньше срока. На самом-то деле человек понимал, что ему-то как раз
не суждено стать органикой и гумусом, потому что умерших бродяг и бомжей
отвозят в крематорий, а из "фабричного" пепла - какое удобрение?
А есть расхотелось очень быстро: сосиску, лилипутскую цыплячью ножку и
один хлебец он съел - замутило с отвычки, а оставшиеся хлебные куски он
покрошил в воду - тотчас завизжали, заметались вокруг бесцеремонные чайки...
Жрите, пользуйтесь моей добротой. Мне хорошо - и вам пусть так же будет,
хоть вы и отвратные, хуже гарпий.
Коньяк и солнце ударили в голову, но не по злому а так, добродушно,
почти нежно...; задница перестала чувствовать холод гранитных ступенек,
прямо в открытые глаза из водной ряби заползла неторопливая дрема... Муха
жужжит, откуда взялась?..
- Ты что, козел, борзоты объелся, а? Турист, что ли?
Удар пришелся на правый локоть и рикошетом в ребра, такой сильный, что
едва не сбросил человека в ледяное крошево. Человек неуклюже спохватился,
принялся было карабкаться вверх по ступенькам, подальше от воды, но в лицо
ему ткнулась резиновая дубинка, заставила замереть и чуть отъехала назад, то
ли для нового удара, то ли боясь запачкаться в кровавых соплях.
- Я тебя спрашиваю, обсос! Какого хрена тут расселся?
- Понял. Все, уже ухожу, господин начальник...
- Стоять. - Следующим шаркающим пинком полицейский смел в воду газету с
остатками снеди и раздвижной стаканчик. - Что за пазухой?
Вот оно, самое страшное...
- Ничего нет. Рубашку вот хотел сполоснуть, а то гниды замучили.
Отпусти, начальник, я не хотел... - Иногда упоминание о вшах решает все
проблемы, вот и здесь вроде бы помогло...
- Чего ты там не хотел, козлина? Весь город загадили, пидорасня вшивая!