"О'Санчес. Зиэль ("Хвак" #4) " - читать интересную книгу автора

всех забывал за мою долгую веселую жизнь.
Ах, какие чудные места, восхитительные места, словно бы самим богом
Ларро созданные для благородного воинского созерцания во время отдыха. И
пусть я внешне всего лишь наемник из простолюдинов, ратник-удалец в черной
рубашке, но внутренне ставлю себя повыше иного барона, а то и принца,
поэтому созерцанию предаюсь наравне с каждым из них. По правде сказать, при
открытых встречах, без личин ежели, и монархи в трепете склоняются предо
мною, но никак не наоборот, да только гордыня - вовсе не мой любимый грех,
для меня и послаще сыщутся. Стало быть, имею скромное право насладиться
созерцанием, пока еще не стемнело, а Горошек пусть отдохнет, коли сможет в
этих условиях. Плоские Пригорья - хорошие места, темные, звонкие, угрюмые,
особенно по ночам.
Вот, я сижу на попоне, спина почти вплотную к валуну, осанка прямая,
взгляд чист и отрешен. Покатые, с проплешинами холмы, словно замершие волны,
окружают меня со всех сторон, образуя неширокий и неровный окоем, а валун,
тот, что сзади меня, и это обрезал почти на четверть. Небо над Пригорьями
блеклое в любое время года, и осенью, и весною, в самый безоблачный день, а
уж ныне и подавно: даже кустарники и травы словно придавлены низкими сизыми
тучами... Того и гляди дождь пойдет... Но я безо всякой магии и волшбы знаю,
что не пойдет, просто нутром чую, всем своим опытом бывалого
путешественника. А и пошел бы - никаких препятствий с моей стороны, пусть бы
шел, на то и природа. Но дождя не предвидится, и студеный ветер деловито
перебирает ветви кустарников, вычесывает из них все еще густую листву. Тучи
серые в просинь, уже черные почти, а края все же лохматятся смешными белыми
прядями... Земля больше желтая, нежели зеленая, там и сям словно кровяные
кляксы набрызганы - тоже листва и травы, голые валуны под цвет небосвода,
наиболее здоровенные из них - сами будто окаменевшие тучи... Клинок моего
меча, словно узкое зеркало, исправно отражает цвета и движения окружающей
действительности.
Когда идет созерцание, меч всегда находится перед воином, лежит
поперек, плашмя и без ножен, рукоятью под ухват ведущей руки, но правильное
созерцание - это когда сидишь себе спокойно, постигаешь вечность, за меч не
цапая... Просто знаешь, что он с тобой, а ты с ним, что вы неразлучны до
конца времен. От людишек я нахватался этой идолопоклоннической
чувствительности, тоже иной раз люблю порассуждать о чести и жизни воина,
сосредоточенной в клинке, но когда я наедине с собой, то понимаю: меч - это
всего лишь полоска стали, железяка, искусно превращенная людьми в орудие
убийства других людей, и хотя этот мой меч ковал искуснейший рукодельник из
богов, суть от этого не меняется: рубилка и пырялка, ничего более. То ли
дело мой дорогой Чернилло, выкованный вот этими самыми руками из прихотливо
подобранных в несокрушимый и всесокрушающий букет крупиц бытия и небытия!..
Но не буду же я таскаться с ним где ни попадя?... Для обыденных земных дел
мне вполне хватает и этого меча, который я зову... А как его имя, кстати
говоря?... Чимборо не успел его наречь, а я... А я ему сто имен давал, да
все забывал... Пусть с сегодняшнего дня тебя зовут... зовут... Нарекаешься:
Брызга! О как!
Новонареченный Брызга нырнул рукоятью ко мне в левую ладонь, я повел
кистью и локтем в потяг, и всею силой своею навалился клинком на
взвизгнувший воздух, чтобы очистить его и как можно скорее вернуть его на
место, на созерцательное ложе передо мною.