"О'Санчес. Перепутье четвертое (и последнее) ("Хвак" #9)" - читать интересную книгу автора

тараканов. Они даже останки безглазых посланцев Морева (пусть уж оно так и
называются для простоты) умудрялись жрать во время битвы и усваивать - я сие
лично видел!
У меня, за годы, века и тысячелетия странствий, накопилось довольно
много людских привычек: глазеть по сторонам - одна из них. Где привычка -
там и следствия от оной: что можно высмотреть зимой в пустых просторах
неприветливого юга? Кроме камней и снега - разве что облака и придорожные
трактиры. Не густо, поэтому мне гораздо больше нравится путешествовать в
холодное время года по благодатным северным краям. Тем более, что даже на
довольно низком севере вплотную запахло весной! А еще чуть повыше - уже и
трава, и папоротники, и почки на деревьях полопались, разбрызгивая пахучую
зелень по ветвям... Рубежи прошедшего Морева обозначились куда как хорошо -
слепой не спутает: вот идет дорога, вот травы вдоль нее - чик! Словно кто
все краски вынул из природы: лишь серое вокруг, светло серое, темно-серое,
просто серое... Земля и прах, и пустые ветви на стволах без коры... Морево
вроде бы как растения напрямую не трогало, однако жизненную силу высасывало
и оттуда, а много ли нужно ее взять, нарочно запасенной перед тьмой и стужею
долгих зимних недель и месяцев, чтобы погубить дерево или кустарник? Это как
с гхором или белкой: разори у них кладовую с зимними припасами - до весны не
доживут. И все же границы, обозначающие путь Морева, подернулись по краям
жиденькой зеленой ряской, подались под напором наступающей весны: уцелевшие
растения пробиваются корнями туда, где свободно, выпускают подземные
щупальца и ростки, захватывают съедобное, выползают наверх, за дневным
светом... Жизнь - цепкая штука, она даже смерть, младшую сестрицу свою,
заставляет себе помогать.
Трактирщица, предусмотрительная в своем благочестии бабка Даруна,
разбудила меня вовремя, обещанной кашкой на молоке накормила превкусно и еще
раз в ненужных подробностях подсказала, как мне найти заимку, где собирается
неженатая молодежь из окрестных деревень... Быть может, она рассчитывала,
что я одухотворенный ее проповедями о предстоящем конце света, нагряну к
танцующим и начну склонять их сообща жертвовать и молиться? Напрасно. В
складчину я вбросил от щедрот и напоказ полдюжины золотых - да на эти деньги
можно напоить обе окрестные деревни поголовно и допьяна, включая уток и
горулей, а девиц даже и подпаивать не нужно - уже веселы и отзывчивы к
подмигиваниям восхитительного в своей щедрости и мужественности незнакомца,
почти любую выбирай...
Когда не войне - я сугубо мирный человек, даром что рубашка черная, не
люблю ни драк, ни поножовщины, благо Брызга мой привык восстанавливать мир и
порядок за считанные мгновения, пока еще брань и битье посуды не успели
набрать громкую силу, но в ту вечеринку мне и Брызга не потребовался: пели,
пили, плясали, обнимались - все было замечательно! Утречком, подарил вдовице
Ланке золотой перстень с лалом, под кузнечный стук на заднем дворе
позавтракал, попрощался с Даруной (старуха тоже осталась довольна щедрым
постояльцем) - и в путь, куда глаза глядят!
Не думаю, чтобы кого-нибудь на всем белом свете по-настоящему
взволновал вопрос: а куда глядят человеческие глаза одинокого всадника
Зиэля, бородатого верзилы в черной рубашке? Да понятно куда: на
северо-восток, по самому краешку Пригорий, куда-нибудь к Шихану поближе...
или еще севернее...
И вот скачу я по дороге, песни ору во весь голос, распугивая всякую