"Шмиэл Сандлер. Мой любезный Веньямин" - читать интересную книгу автора

арабами и евреями.
Уилл рассмотрел проблему с философской точки зрения, с позиций
морально-этических отношений, не забыв при этом религиозную трактовку
вопроса.
Говорил он с лоском профессионального комментатора, украшая речь
терминами из лексикона ведущих журналистов; умело пользовался шутками и
прибаутками как ивритского, так и русского фольклоров - тем и другим
языком он владел в совершенстве.
Несомненно, человек Уилл был талантливый и предназначение имел, говоря
словами славного русского поэта, куда выше той печальной участи, что
уготовила ему злосчастная судьба.

2

Шло время.
Я перестал обращать внимание на вечно пьяного Уилла и жизнь его, одна из
многих, впрочем, вовсе перестала меня интересовать. Помниться в юности,
отец мой втолковывал мне тезис из раннего Маркса, гласившую, будто человек
по-настоящему счастлив лишь тогда, когда он способствует счастью как можно
большего числа людей.
Если откровенно, я всегда испытывал сомнения по поводу достоверности этой
сентенции, поскольку признаков счастья не испытывал, помогая разобраться в
себе тому же Уиллу Иванову, скажем. Уильям сам, как нельзя более обесценил
свою жизнь, низведя ее до уровня животного состояния. И потом, что еще
можно дать человеку, который в угоду дурным наклонностям не желает менять
свои пагубные привычки? Есть ли резон помогать такому, с позволения
сказать, ближнему, чувствовать себя счастливым, ели он и без моего
вмешательства счастлив после рюмашечки белого. Мне могут сказать - "Ведь
ты филантроп, наверное, какого же рожна?"
Да, господа, я действительно симпатизирую людям, это другая сторона моего
коммунистического воспитания, но моя филантропия не выходит за рамки
разумного. Я не мог, скажем, поместить Уилла в лечебный профилакторий за
свой счет, потому что лишних денег у меня не водилось и, кроме того, я не
счел нужным оспаривать банальную, но верную (что поделаешь) истину,
утверждающую, что филантропия кончается там, где начинаются деньги.
Конечно, сегодня меня эпизодами терзает совесть, но я оставляю за собой
право держать себя за порядочного человека. Разве не я пытался настаивать
Уилла на путь истины и добродетели? Но один, повторяю, изменить я ничего
не мог, а общество надо сказать, на подобного рода проблемы ставит некий
предмет: дамы могут не краснеть, я имею в виду равнодушие.
"Кому интересно чужое горе?" как мудро говаривала моя бабушка. Она не
одобряла пристрастие моего отца к Марксу и перед смертью признавалась
мне, что пришла к этому печальному выводу благодаря жизненному опыту
своего зятя и глубокому изучению трудов Артура Шопенгауэра.
Не раз и не два после описанного случая, я пробовал вразумить Уилла, но
мои попытки ни к чему не повели.
Теперь, когда его уже нет, мне все более и более досаждает вопрос -
почему он не воспользовался деньгами, которые подарил чужому человеку,
ведь в его положении они были ему много нужнее, чем мне?