"Шмиэл Сандлер. Мой любезный Веньямин" - читать интересную книгу автора

помидорами из своей теплицы, заботился обо мне как о родном, время от
времени, выделяя из своего скромного бюджета небольшие суммы, которые я
тут же тратил на подарки моей возлюбленной).
Теперь я воочию убедился, что способности его к импровизации были
чрезвычайно развиты: через два десятка минут старик заткнул за пояс меня,
хотя в Холоне я считаюсь признанным знатоком по части художественного
сквернословия и уже третью каденцию являюсь неизменным председателем клуба
любителей русского мата в Израиле.
У нас на глазах ученый производил потрясающие лингвистические операции,
выдумывая все новые и новые фразеологические обороты, которые по структуре
своей и художественной ценности были куда более гибче и тоньше, тех, что я
знал и считал верхом совершенства.
Он матерился с такой изящной, аристократической элегантностью, что мне
ничего не оставалось, как снять перед ним шляпу.
Несомненно, старина обогатил бы культуру русского бранного слова в
Израиле, если бы не болезнь и последствия, к которым она неизбежно должна
была привести. Я даже пожалел, что большую и, думаю, лучшую часть своей
жизни, ученый посвятил ботанике, которая вряд ли оценила такую высокую
жертву"


Глава четвертая

Больная совесть

Смерть Уилла потрясла меня.
Еще задолго до его самоубийства я видел, что с ним творится что-то
неладное: он стал выпивать больше обычного, а с теми, кто пытался удержать
его, порывал отношения.
В конце концов, случилось то, что должно было, случится - парень совсем
спился и дошел до потери человеческого облика.
Я допускаю, конечно, что "сдвиг по фазе", согласно терминологии
Берштейна, в какой-то степени наблюдался в нем, особенно в последнее
время, но в целом, его, так называемую, "ненормальность" лично я отнес бы
к неумеренному потреблению горячительных напитков.
Нет, он вовсе не был психом, а просто напивался до чертиков и потери
пульса. Накуролесить в таком состоянии было, возможно, но чтобы
покончить с собой - сомневаюсь.
Я был абсолютно уверен, что Уилл умер не по собственной воле. Впрочем,
одной моей уверенности было недостаточно, чтобы доказать свою правоту.
Сыщик я был никудышный и мне катастрофически не хватало улик. Я шел на
ощупь в густом тумане, не ведая, на что наткнусь за следующим поворотом.
Но неизвестность подстегивала меня. Я был весь поглощен разгадкой этого
"списанного" дела и не мог ни о чем думать, кроме как об убийце Уилла. Я
знал - он где-то рядом и может быть, даже знает о моих намерениях. Я
поклялся докопаться до истины, и верил, что виновные понесут наказание! С
этим девизом я засыпал ночью и поднимался утром.
Оспаривать полицию, которая нашла нужным закрыть дело, я не стал,
Во-первых, потому - что истинные профессионалы всегда с иронией относятся
к интуиции доморощенных сыщиков, а во-вторых, я чувствовал моральный долг