"Владимир Михайлович Санги. Женитьба Кевонгов " - читать интересную книгу автора

И вот уже больше половины своей жизни глава рода Кевонгов утешал себя: да,
их урочище не знает себе равных. Велика река Тыми: четыре дня и четыре ночи
требуется, чтоб спуститься по ней от истоков до устья. Много богатых урочищ
по реке и ее притокам. Но богаче урочища Кевонгов не сыскать. В Пила-Тайхуре
несметно набивается кеты, а это главная нивхская рыба. Только в Пила-Тайхуре
и зимой, и летом водится крупный осетр, налим, красноперка, таймень... А в
лесах по распадкам и сопкам живет медведь, соболь, олень. На памяти людей
еще не было случая, чтобы Кевонги умирали от голода. Случались голодные
весны, но чтобы кто-то погиб - такого Касказик не слышал ни от покойного
отца, ни от деда.
И теперь, когда в роду Кевонгов снова появится женщина, когда урочище
их огласится звонкими голосами внуков - Касказик принял мудрое решение:
чтобы прошлое не повторилось, надо помириться с людьми Нгакс-во. Те должны
пойти на мир: они потеряли меньше, да и времени прошло достаточно, чтобы
остыла в жилах кровь и угасла жажда мести. Касказик чутко ловил слухи о
морском побережье, по его подсчетам получалось, что многих из тех, кто
требовал крови, сейчас уже нет в живых.
И после путины, когда по ночам травы уже одевались в иней, Наукун и
Ыкилак повели по течению две спаренные лодки, сверкавшие свежими бортами.
Сам Касказик плыл в старенькой, но еще крепкой долбленке.
Лодки нагружены знаменитой тымской кетовой юколой, вяленым осетром,
оленьими шкурами и тремя крупными нартовыми кобелями. Те, кому собаки
предназначены, используют их по своему усмотрению: может быть, принесут в
жертву Всевышнему, чтобы увидел он кровь, снимающую давнюю вину с людей.

Глава 4

Чочуна - по-якутски "дикий человек", "дикарь". Так прозвали его еще в
детстве. Все из-за того, что задирист он и драчлив. Подросток был сущей
бедой деревушки Нельма, что спряталась в глухой Олекминской тайге. Не
проходило дня, чтобы шумная игра ребятишек не обрывалась дракой, и
какой-нибудь мальчик, хныча, не размазывал по лицу кровь.
- Чо-чу-на-а-а! - вопили матери избитых мальчишек и гонялись с палкой
за обидчиком.
- Чо-чу-на-а-а! - кричала его мать сквозь слезы. - О, несчастье мое! В
табун бы тебя, в табун...
Табун... Длинногривые, вольноногие, не знавшие ни седла, ни оглобли
кони черной тучей проносились над широкой рекой, диким ржавием тревожа тихую
деревню. От топота их содрогается земля, осыпается крутой берег...
Семен Аянов, отец Чочуны, - бай. Шла молва о его крутом нраве. Будто
резкий свист его кнута обрывался выстрелом не на тучной стране вольных
коней, а на костлявых спинах батраков. Бай похвалялся, что у него батраки
лучшие во всей округе, безропотные, работящие.
Любил старший Аянов бывать в табуне. Брал с собой сына, который, как
говорится здесь, научился сперва сидеть в седле и уже поточи ходить.
Вечерами у костра под умиротворенное похрустывание пасущихся на молодой
траве лошадей кто-нибудь из усталых батраков запевал олонхо. Особенно
нравилось Аянову то место в этом древнем сказании, где к герою подводят
коня. Бай, обычно сурово насупленный, преображался.