"Владимир Михайлович Санги. Женитьба Кевонгов " - читать интересную книгу автора

выковал из самурайской сабли. Долго отпускал сталь на жарких березовых
углях. Каленную докрасна и податливую перековал, вытянул в длинную узкую
полоску. Разрезал на четыре неодинаковых куска. Из одного, среднего, сделал
себе охотничий нож. Из самого короткого - кривой строгальный. Чтобы он не
тупился, калил на огне, а затем опустил в холодную воду. Из двух остальных
кусков получились ножи - узкие и длинные, чтобы удобно было пластовать самую
крупную рыбу. Этих ножей Касказик не закалял - мягкая сталь лучше скользит в
сырой рыбе, разрезая ее на тонкие ровные полосы. Да и точить такие легче. К
тому же при соприкосновении с гравием острие из каленой стали крошится.
На глазах изумленной Талгук Касказик вынул из-под нар деревянный ящичек
и на ощупь нашел плоский камень-точило. Выправить лезвие ножей - дело
несложное. И Касказик при отблеске очага принялся за работу, которую обычно
выполняла Талгук сама, перед тем как разделывать рыбу.
Наутро старейший не взял в руки топора. Пришло время промысла. В дни
промысла нивхом овладевает азарт. Тот, непохожий на все другие страсти,
азарт, который возникает только у добытчиков. Эта страсть зажигает огнем
угасшие взоры стариков. Она поднимает с постели больных, кружит им головы и,
обезумевших, гонит за добычей.
Братья после утренних заметов отогревались у костра, когда подошли
родители. С ними прибежала и собака. Окинув взглядом две горки рыбы,
Касказик молча подсел к костру и произнес ни к кому не обращаясь:
- Начался рунный ход.
Талгук же зачарованно глядела на добычу сыновей, считала улов - хвосты.
В счете своем она уже перевалила за сотню, когда старик движением плеч
показал, что недоволен ее бездействием. Талгук знала, чего требует муж. Она
схватила плоскую деревянную миску и средний по размерам нож, отобрала
крупную рыбу - самцов. Наточенный нож входил легко, и Талгук отрезала голову
за головой. Много рыбы еще под низом, сотни две будет. А другая горка и того
больше. Талгук улыбалась своим мыслям, но вдруг оглянулась, словно ее
уличили в нехорошем. "Добрый дух, не смотри на меня сердито. Я знаю, нельзя
быть жадной и грех считать твои дары: сколько бы ты нам ни дал - много ли,
мало ли - мы всегда благодарны тебе. Не сердись. Не обходи нас".
Талгук кинула крупные головы в студеную воду, ловко смыла густую слизь
и принялась разрезать. Жаберные крышки и костяные обводы пастей с большими
загнутыми зубами она легко убрала короткими движениями ножа. Отделила
челюсти.
Чай пусть себе греется пока. Касказик положил в рот полоски нежнейших
челюстных мышц с тонким мягким хрящом. Потом разжевал мясистые щечки и
следом же - большие разрезанные пополам глаза. К тому времени, когда старик
добрался до главного лакомства - крупных носовых хрящей, запел чайник.
Братья тоже ели головы. Но, стремясь быстрее насытиться, избавляли себя
от лишних хлопот - срезали только хрящеватые носы, жевали крупно и смачно.
Запасливая Талгук прихватила с собой щепоть чая, завязав ее в тряпочку.
Мужчины наелись, потом пили обжигающий душистый чай, радовались добыче,
старались хоть на сегодня забыть о больших, но дальних заботах. В довершение
радостей с наветренной стороны жаркого костра пеклась распластанная кета.
Красная рыбина от жары становилась еще краснее, испускала дразнящий
аппетитный дух, исходила соком и жиром.
Талгук подобрала кости и недоеденные хрящи от кетовых голов, бросила
собаке. А сама в это время мысленно разговаривала с Курном - всевышним