"Евгений Санин. Греческие календы (Август, Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

то, что нужно! Он лишний раз напомнит римлянам, что род Цезарей ведет начало
от богов! Но, Меценат, хотелось бы нечто большего... Эпос, посвященный моим
деяниям, эпос!
- Я постараюсь... - пожал плечами Меценат. - Хотя эти поэты народ
весьма своенравный!
- Не сомневаюсь, что ты уговоришь их, особенно, если подаришь каждому,
скажем, по загородному имению для плодотворной работы, - поднимаясь, заметил
Октавиан, и вместе с друзьями спустился в комнату, где Ливия отдавала
последние распоряжения рыночным рабам и поварам.
- Что ты там говорила насчет блюд? - с живостью спросил он. - Сколько у
нас сегодня перемен?
- Двенадцать! - отозвалась Ливия.
- Оставь только три!
- Как три?! В нашем доме даже в обычные дни никогда не было меньше
шести перемен! Ты хочешь, чтобы нас обвинили в неподобающей твоему положению
простоте или - о боги! - скупости?!
- Меньше всего я желаю, чтобы меня упрекнули в роскоши! - усмехнулся
Октавиан. - Поэтому прикажи заодно убрать из перистиля дорогие статуи и
вазы. Оставь самое необходимое. Да, и вели принести мне одежду из домотканой
шерсти! Уж если восстанавливать республику, то начинать надо с ее самых
древних и почитаемых обычаев. А они что говорят? - подмигнул он друзьям и
сам же ответил: - Что истинный римлянин должен носить только ту одежду,
которая изготовлена руками его домашних!

III

С этого дня жизнь Октавиана потекла по новому руслу и с каждым месяцем
становилась все больше похожей на извилистый, петляющий по лесной чащобе
ручей.
На улицах Рима он появлялся теперь только в грубой домотканой одежде,
выступал с речами мало, чаще предоставляя это другим, и при первой удобной
возможности подчеркивал, что наступили старые мирные времена и возродились
добрые обычаи прежнего Рима.

Он сильно изменился за это время, стал приветлив и необычайно ласков со
всеми. Глядя на него, беседующего с сенаторами или всадниками, трудно было
поверить, что этот человек всего несколько лет назад приказывал казнить
каждого десятого легионера в отступивших когортах, пролил море крови в
Италии и провинциях, а каждого, кто молил его о пощаде, неизменно обрывал
одними и теми же словами:
"Ты должен умереть!"

Не посвящая больше никого в свои замыслы, он изо дня в день разыгрывал
из себя ярого поборника республики, вызывая восторг у народа, приятное
удивление в стане врагов и приводя в недоумение и полное замешательство
своих сторонников.
Даже Агриппа, с которым он был избран на свое очередное, шестое по
счету консульство, иной раз с трудом отличал, где кончается игра и
начинается правда. Однажды, предлагая Октавиану принять чрезвычайные меры
по борьбе с разбойниками, распоясавшимися за время войн так, что многие из