"Владимир Санин. Точка возврата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Анисимов уловил взгляд второго пилота. С Борисом Седых он летал шестой
год, и, чтобы объясниться, им необязательны были слова. Дела неважные,
говорил своим взглядом Борис.
Неважные, взглядом ответил Анисимов, не то слово, правильно сказать -
хуже некуда. Вижу, вижу, температура смеси, поступающей в карбюратор,
падает, и, значит, падают обороты мотора. Наддув! Кулебякин делает все, что
нужно делать, а наддув падает с каждой секундой, и двигатель трясет - верный
признак того, что карбюратор обледенел. Полетим на одном моторе - придется
снижаться, а нет запаса высоты - нет уверенности, слишком многое зависит не
от тебя, а от везения.
Проще всего отделаться ото льда на винтах: трижды подряд изменил шаг
винтов - и куски льда полетели, хлопая по фюзеляжу, как осколки снарядов.
Потом, на земле, механики будут ругаться, залечивая раны на стальном теле...
А со льдом на крыльях и стабилизаторе противообледенительная система
справляется плохо, слишком быстро он нарастает.
Во что бы то ни стало выйти на визуальный полет!
В везение Анисимов не верил. Все удачи он привык тщательно планировать
и добивался их своим трудом, а если дело шло к неудаче, то никакого чуда не
происходило. С другими летчиками случалось, с ним - ни разу. Впрочем, чудо -
это так говорится, а на самом деле, если разобрать его по косточкам, то
получится, что никакого чуда не было, а был точный расчет храброго,
хладнокровного и очень высококвалифицированного пилота. Ну и плюс немножко
везения - того самого, на которое Анисимов не рассчитывал.
Он не был ни излишне самоуверенным, ни слишком скромным и знал про
себя, что летчик он вполне на уровне, может быть, даже на подходе к первой
десятке, - недаром начальство, которое не очень жаловало его, на всякого
рода инспекции предпочитало лететь именно с ним, - но в то же время помнил,
что, скажем, долететь и благополучно приземлиться на последней чайной ложке
бензина ему не удавалось. Мазуруку, Черевичному, Козлову, Титлову,
Каминскому и некоторым другим, кто летает сейчас, удавалось, а ему нет -
садился на вынужденную. И, заглядывая в прошлое, считал закономерным, что
именно Перову в Антарктиде было доверено спасать бельгийцев, а Завьялову
лететь с айсберга на Лазарев за попавшими в беду полярниками. К этим асам
судьба всегда благоволила, чем-то они ей импонировали, что ли, или, как
шутил Афонин, они знали "петушиное слово". Отсюда и плюс немножко везения.
Но в этом искреннем уважении к прославленным коллегам не было ни капли
самоуничижения, потому что и на дрейфующий лед Анисимов сто раз садился, и в
Антарктиде около тысячи часов налетал, и из снежных бурь выкарабкивался, и
если дважды бил машину, то осудить его за это даже у недругов язык не
поворачивался. Кто-нибудь говорил, что Козлов или Масленников, например, в
этой ситуации сохранили бы машину, - и только. И Анисимов на это не
обижался, как не обижается художник, которому ставят в пример Рафаэля, или
писатель, когда ему говорят, что Толстой писал лучше: нельзя обижаться на
гору за то, что она выше.
* * *
Борис Седых неотрывно смотрел на приборную доску.
Самолет трясло и разворачивало вправо, наддув правого мотора упал до
пуля. По команде командира корабля бортмеханик Кулебякин флюгировал винт -
перевел его на максимальный угол: раз ты бесполезный, то и виси во флюгерном
положении, чтобы от тебя не было ни холодно, ни жарко. И тут же, как это