"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

должна была уйти (не женись на красавице, если сам рылом не вышел!),
поскольку каждый вечер весь город любовался ею по телевизору и письма к ней
таскали мешками. Не буду лукавить: к успеху я вовсе не равнодушен и в минуты
расслабления думаю о том, что достоин лучшей у части; как и любой мой
коллега, я мечтаю набрести на своего "настоящего человека" и поймать на перо
неповторимое мгновение, но самое интересное, как давно доказано, происходит
до нас или после нас; впрочем, бродить по свету я еще не устал, так что
надежды не теряю.
Итак, с чего начать?
Будь я кинематографист, начал бы свою картину с такого эффектного
кадра: ураган, бушующее море, волны высотой с двухэтажный дом, и вдали
виднеется что-то похожее на айсберг. Крупный план: это вовсе не айсберг, а
сплошь закованный в лед, от клотика до ватерлинии, крохотный кораблям,
неведомо каким чудом удерживающийся на плаву. Или: на воду спускается
шлюпка, в ней рулевой матрос и человек с низко склоненной головой. Лица этих
людей не видны, но зритель догадывается, что происходит нечто необычное,
драматическое...
Кинематографиста, однако, из меня не получилось (два сценария были
зарублены на телевидении), а раз так, лучше всего отказаться от эффектов и
начать последовательно излагать события.
На борту "Семена Дежнева" я оказался потому, что у моего битого,
дряхлого и склеротичного "Запорожца" долго не заводился двигатель. Его
величество Случай! Я по натуре фаталист и к случаю отношусь с огромным
уважением: по моему глубочайшему убеждению, именно случай, а не достоинства
или недостатки человека играют в его судьбе решающую роль. Случай - это
порыв ветра, который подхватывает щепку и либо возносит ее ввысь, либо
сбрасывает в пропасть, это... На данную тему я могу философствовать часами.
Если спорно, останемся, как говорится, при своих.
Итак, двигатель не заводился, и на утреннюю планерку я опоздал на
десять минут. У нашего главного редактора, человека, в общем, справедливого
и без предубеждений, имеется слабость: опоздание на планерку он воспринимает
как личное оскорбление и разгильдяя наказывает не каким-нибудь пустяковым
взысканием, а куда более изощренно - поручает готовить самый неприятный
материал. Таковым на сегодня и оказался очерк о капитане Чернышеве: двести
строк по случаю победы в соревновании за второй квартал.
О Чернышеве я был наслышан предостаточно. До сих пор судьба нас не
сталкивала, за что я не предъявлял ей никаких претензий. Мои товарищи,
которым доводилось иметь с ним дело, говорили, что если и есть на свете
более тяжелый характер, то он им не попадался. Рассказывали, ему ничего не
стоит и даже доставляет удовольствие вселять страх и трепет в подчиненных,
поднимать на смех уважаемых капитанов и доводить до белого каления каждого,
кто имеет несчастье в нем нуждаться.
- На редкость неприятная личность, - посочувствовал Гриша Саутин,
который когда-то брал у Чернышева интервью. - Льет дождь, а он вытащил меня
на корму и молол дикую чепуху, пока я не промок как собака. Не поздравлять,
а фельетон бы о нем писать! Послушай, ты когда-то жаловался на радикулит, я
бы на твоем месте взял больничный.
Я вышел на улицу и пнул сжавшийся в комок "Запорожец". Черт бы побрал
эту развалину!
Рассудив, что лучше других о Чернышеве могут рассказать его коллеги, я