"Владимир Маркович Санин. Не говори ты Арктике - прощай " - читать интересную книгу автора

главная и святая мечта. Поэтому на зимовке о женщине - или хорошо, или
ничего. Я знал человека, который щеголял своим циничным хамством: уже с
первой трети зимовки с ним старались не садиться за один стол, избегали
оставаться наедине.
Впрочем, обо всем этом у нас еще будет возможность поговорить.

ПЕРВАЯ ПОСАДКА

Да простят мне читатели длинные отступления от хода повествования, но
строка из записной книжки, давшая название предыдущей главе, рождена именно
первым впечатлением от встречи с Лукиным и Романовым. Далее в записной
книжке было: "Вспомнить новичков - "чечако" и старожилов-золотоискателей
Джека Лондона, выглядевших как бродяги с большой дороги, и Таманцева из "В
августе сорок четвертого", который ходил в такой замызганной,
латаной-перелатаной форме, что интеллигентный капитан из комендатуры
испытывал острое желание посадить его на гауптвахту".
Если бы встречали по одежке, то вряд ли Лукина и Романова швейцар
впустил бы в ресторан "Метрополь". Бесформенные треухи, знавшие куда лучшие
времена каэшки (так полярники называют свои теплые куртки с капюшоном),
потертые, в масляных пятнах кожаные штаны, поношенные, раздавленные унты...
Будто не сегодняшний и бывший начальники самой престижной в Арктике
экспедиции, а лесорубы после смены. Но чего бы швейцар явно не оценил, так
это того, что сия экипировка была тщательно подогнана, а посему
исключительно удобна для работы. Сравнивая старожилов с "чечако", Джек
Лондон имел в виду именно это обстоятельство. Одежда должна быть теплой и
удобной - остальное в Арктике значения не имеет.
С Лукиным и Романовым я до сих пор не встречался и не скрывал своего
любопытства. В домик Бирюкова вошли Молодость и Опыт. Оба рослые, мощные, но
Молодость энергичная, пружинистая, а Опыт грузный, неторопливый. На
сегодняшний день для меня это были наиболее интересные в Арктике два
человека. Если Илья Павлович Романов за свои полсотни прославился как
опытнейший гидролог, ледовый разведчик, начальник дрейфующих станций и
"прыгающих" экспедиций, то его ученик и преемник Валерий Лукин считался
"молодым и многообещающим" и лишь входил в известность. Это математики,
шахматисты и поэты к тридцати годам достигают совершенства - полярники в
таком возрасте карьеру только начинают. Не только в силу нашей инерции,
которая поднимает руководителя на должную высоту где-то в предпенсионном
возрасте, но и по объективным причинам: даже при самых блестящих
способностях молодому полярнику, чтобы стать руководителем, необходим опыт,
который дается только долгими и трудными экспедициями. Золотой возраст для
полярного руководителя начинается после тридцати - тридцати пяти; впрочем,
не припомню сколько-нибудь известного путешественника, который прославился в
более раннем возрасте.
Мы сидели за столом у Бирюкова и пили чай. Разговор шел ни о чем, ко
мне явно приглядывались - не самое приятное ощущение. Но вскоре я уловил,
что сей разговор "ни о чем" имеет свою логику, то Романов, то Красноперов,
то Лукин вскользь, между прочим припоминали эпизоды, когда "прыгающим" было
плохо. Меня просто пугали! Когда я вдруг это понял, то рассмеялся - этаким
непонятным смехом - и в ответ на вопросительные взгляды процитировал
знаменитое толстовское: "Он пугает, а мне не страшно".