"Владимир Маркович Санин. Не говори ты Арктике - прощай " - читать интересную книгу автора

которые управляют коллективом, как первоклассный шофер автомобилем - еле
заметным движением руки. Ни разу не слышал, чтобы он повысил голос, но и ни
разу не видел, чтобы его ослушались. Если к этому добавить, что Пигузов
прошел хорошую полярную школу и не раз доказывал, что на него можно
положиться в трудных ситуациях, то станет ясно, что с начальником коллективу
повезло. Как и с поваром: Владимир Аркадьевич Загорский, ветеран Арктики и
Антарктиды, не просто вкусно готовил, а баловал своих "едоков" - причем в
любое время дня и ночи.
Из записной книжки: "На станцию прилетел начальник высокоширотной
экспедиции "Север-39" Михаил Красноперов. Сегодня в кают-компании он меня
утешил: "Денек-другой - и Лукин обязательно прилетит, хотя бы для того,
чтобы пообедать у Загорского!"
И еще повезло станции с доктором. Александр Шульгин невысок,
атлетически сложен, остроумен и бородат. Я готов был часами любоваться его
работой - так ловко, сноровисто и красиво грузил он на волокуши бочки.
"Профессионал, - с уважением говорил Гера Флоридов, - здорово у нас готовят
специалистов в мединститутах!" Впрочем, незадолго до нашего прибытия
бригадиру грузчиков подвалила удача: медведь разодрал собаке морду, и
Шульгин, торжествуя, на полчаса обрел статус хирурга. Собаке обмотали
бечевкой морду ("Чтобы не выражалась во время операции", - пояснил ассистент
хирурга Пигузов), и Шульгин зашил раны.
"Врачу - исцелися сам"?! Когда я однажды зашел к нему в гости, Саша
лежал на животе и отчаянно страдал: на его теле вскочил здоровенный
фурункул, причем на таком месте, о котором Вольтер писал, что "из глубокого
уважения к дамам никогда не решится его назвать". Извернуться и
самостоятельно вскрыть фурункул Саша не мог, дилетантам довериться не желал
и посему два-три дня вынужден был выслушивать соболезнования умирающих от
смеха визитеров. Содержание соболезнований я, следуя примеру Вольтера,
приводить не стану.
Но вскоре Сашин фурункул как главное развлечение отошел в тень: на
станцию пришел медведь. И не на час, не на день и не на два, а на целых
полторы недели!
Над моим письменным столом висит его фотография, правда, без
автографа - я не успел его взять. А если честно, медведь оказался
неграмотным - видимо, его воспитанием никто всерьез не занимался. Историю
моего Мишки - пусть за ним останется это имя, так как ни документов, ни
визитных карточек при нем не оказалось - я частично изложил в повести "За
тех, кто в дрейфе!", но, скованный тесными рамками повествования, многие
важные эпизоды его биографии опустил. Попытаюсь восполнить этот пробел: за
дни нашего знакомства мне удалось разговорить Мишку и кое-что выяснить. Вот
его анкета.
Возраст примерно два года, места рождения не помнит, пол мужской, род
занятий - охота, рыбалка; семейное положение - холост, родственников за
границей не имеет, под судом и следствием не был. Особые приметы: не курит,
не пьет, людьми явно не пуганный, наивен, доверчив и общителен, как щенок;
аппетит имеет зверский; излюбленное времяпровождение - сон, чистка шкуры
путем катания по снегу, выяснение взаимоотношений с собаками;
местожительство - камбузная свалка и ее окрестности.
Как видите, Мишка был совсем еще не оперившимся юнцом, едва вступившим
в самостоятельную жизнь. Как писал поэт, "его ланиты пух первый нежно