"Владимир Маркович Санин. Остров Весёлых Робинзонов " - читать интересную книгу автора

согласится битых два часа слушать ваши лирические стихи и при этом не станет
корчить постные рожи; только он будет бродить всю ночь по притихшим улицам,
слушая ваш бессвязный и жалкий лепет насчет любимого существа; и только у
него хватит такта не сказать вам, что у этого существа походка и манеры
гусыни.
Теперь вы уже подготовлены к тому, что в санаторий я поехал не один. Я
сказал Антону, что мое здоровье и, следовательно, жизнь зависит только от
него. Я добавил, что если он не разделит со мной санаторную скуку, то я не
двинусь с места и тихо, никого не проклиная, скончаюсь от недосыпания на
своей тахте, завещав ему двести рублей невыплаченного долга за купленный в
кредит магнитофон.
В ответ Антон тупо пробормотал, что за удовольствие увидеть мою агонию
он согласен заплатить двести рублей. Он, разумеется, ни в какой санаторий не
поедет и просит меня прекратить бесплодные разговоры на эту тему. Пришлось
вытаскивать последний аргумент. Я равнодушно, между прочим, вскользь сообщил
этому самоуверенному типу, что как-нибудь обойдусь и без него.
Очаровательная девушка, которая тоже едет в санаторий и которая...
Антон всполошился. Прямолинейными и лобовыми вопросами он выведал у
меня все, что касается Машеньки, и заявил, что это меняет дело. Он уверен,
что чем наивнее и голубоглазее бывают "эти ведьмы" - Антон выразился именно
так, - тем опаснее они для честного холостого человека. Он, Антон, не может
бросить меня на съедение и, безусловно, едет в санаторий. Он только добавил,
что перспектива непрерывного общения со мной в течение месяца настолько его
обескураживает, что он вынужден настаивать на одном условии: с нами едет его
пес, возмутительно, лохматая и наглая собака, по кличке Шницель. Если я не
согласен, он готов удовлетвориться компанией одного пса и уверен, что не
будет в проигрыше, так как Шницель, по крайней мере, не симулирует
бессонницу и не болтает всякую чепуху про свое здоровье.


[Image003]


Несмотря на крайне развязный тон этого заявления, я вынужден был
согласиться. Мне просто больше ничего не оставалось делать. Антон был на
редкость покладистый малый во всем, что не касалось его пса. Но стоило
кому-нибудь проехаться по адресу Шницеля, как Антон становился на дыбы. Года
два назад он подобрал в канаве полузамерзшего щенка, ввел его в свой дом,
выкормил и разбаловал, как собаку. И пес вел себя в квартире так, словно
лицевой счет выписан на его имя. Каждый день в половине пятого Шницель
приходил к проектному бюро, где Антон портит ватманскую бумагу, и смотрел в
окно на своего приятеля, подмигивая и кривляясь. Рядом на столбе висели
часы, а если ровно в пять Антон не выходил, Шницель поднимал неимоверный
скандал: он юлой вертелся под окном, облаивал прохожих, которые мешали ему
совершать этот ритуал, подпрыгивал, рычал и всеми средствами демонстрировал
свое негодование. Антон сердился, грозил кулаком, но Шницель пожимал плечами
и делал вид, что эти знаки неодобрения ему неведомы. Зато когда хозяин
выходил, на морде у пса появлялось такое умильное выражение, что Антон
немедленно покупал подхалиму пастилу, которую Шницель страстно любил. Потом
эта парочка прогуливалась и интеллектуально общалась. Это был священный час,