"Уильям Сароян. Студент-богослов" - читать интересную книгу автора

что ведь когда-то ему было тридцать! Да нет, даже двадцать! А теперь? А
теперь он старая развалина в старом черном плаще! (При этом бросает
многозначительные взгляды в сторону Татьяны Львовны восемнадцати лет и
замечает в ее глазах едва уловимые признаки восхищения.)
Познакомившись со студентом-богословом, я обнаружил, что он странная
птица и немногим отличается от остальных персонажей, населяющих русские
пьесы. Тогда я решил выяснить, чем же он занимается, что изучает. И вообще,
где он учится, на дневном или на вечернем? Или же, почему его зовут
студентом богословия, может, просто по молодости лет? Ни у кого из
драматургов я не нашел четкого и ясного ответа на эти вопросы, если не
считать намеков на то, что единственно, к чему стремится студент-богослов -
это совершенство.
Короче, сам для себя я решил, что он читает книги по богословию, и
решил заняться тем же.
В Публичной библиотеке во Фресно книги по теологии целиком занимали
небольшой мезонин с полами из толстого стекла.
Подниматься по узкой лестнице в этот отдел библиотеки было все равно
что взбираться на верхнюю палубу небольшого и тесного кораблика. А когда я
оказывался наверху, ощущение плавания только усиливалось, казалось,
читателей слегка лихорадит, как при морской болезни, и они делают над собой
героические усилия, чтобы их не стошнило. У них явно кружилась голова из-за
высоты, духоты и тесноты в проходах между книжными полками. Я присоединился
к ним и начал изучать книги по теологии, одну за другой.
За какую бы книгу я ни брался, она удручала. Но я опасался ставить
книгу на полку, пока не буду совершенно уверен, что она нелепа и в ней не
сокрыто то, что я ищу. А что я искал? В то время мне это было неведомо, в то
время вообще мало что было ведомо кому бы то ни было, и это нужно просто
признать. Мог ли я тогда выразить все это словами, не знаю, но совершенно
определенно было то, что я искал такую теологию, какую я мог бы создать сам.
То есть я искал единственно верную и истинную, по моему разумению, теологию.
Вот так же Роберт Бернс как-то высказался насчет шотландской экономики, но
замечания поэтов часто предают забвению. "А человек есть человек. И все
такое прочее". Верно подмечено. А присказка намекает на то, что говорится
это не совсем всерьез. Только я ожидал, что тема будет разработана
подробнее. Этого, однако, не произошло.
Сотни книг, миллионы слов - и сплошная бессмыслица. Несмотря на это,
после каждого похода в публичку я приносил домой две-три книги по теологии в
надежде, что они не окажутся совсем уж безумными. Я перелистывал книгу, пока
не убеждался, что ее автор такой же зануда, как и студент-богослов в моих
русских пьесах.
Ни один писатель не кажется столь жалок, как тот, кто жаждет написать
что-нибудь заумное. То же и с теологией, вся суть которой состоит в создании
чего-то запутанного. Если дело в вере, то почему нельзя просто верить, и
дело с концом? Сведенборг, обливаясь потом, как лошадь, настрочит пару
миллионов слов, после прочтения которых у читателя на всю жизнь пропадает
охота улыбаться. Сам по себе это уже теологический поступок, правда, более
безыскусный и, уж конечно, не менее бессмысленный, чем те миллионы слов,
которые накатал Сведенборг.
Все это подводит меня к сюжету этого рассказа.
Возвращаясь однажды вечером домой из библиотеки, на сортировочной