"Сергей Венедиктович Сартаков. Свинцовый монумент" - читать интересную книгу автора

но здесь ему почему-то был нужен толчок. Без такого толчка трудным казалось
поставить последнюю точку.
- А чего жалеть эту руду, камни потерянные? - спросил Андрей
простодушно. - По весне надо было пойти туда и набрать новых.
- Э-эх, сынок, и как это легко ты умишком раскидываешь! - вскрикнул
отец, обрадовавшись, что точно, в "самую жилу" попал со своим вопросом
Андрей. К тому и подводил он конец рассказа, чтобы поняли все, что не каждая
задача в жизни решается, как дважды два в школьной тетради. - Первое.
Арестовали нас, ну не так, чтобы в тюрьму посадить, а под следствие, под
расспросы сочувственные: куда и как человек, наш начальник, девался. Могилу
хотя бы его показать. А тайгу по брюхо снегом уже занесло, и, где ходили мы,
троп никаких. Подозрение на всех троих до весны. Второе. Увлечь разговором
одним о рудах богатых, но когда подтверждения самой рудой этой нет, кого же
увлечешь. Весна наступила, пошли с нами люди в тайгу, не столько руду
искать, сколько могилу. Потому что точно человек потерялся, а руда была или
нет - это еще неизвестно. И третье. Ничего не нашли мы. Ни могилы, ни руды,
ни даже отдельных камешков, тех, что дорогой побросали. Пути того не нашли,
по которому добирались из дебрей проклятых до табора, где лошадей оставляли.
Все как заколдовано! Целый месяц кружили без толку по тайге. Конечно,
таежники мы были совсем никакие. Все городские ребята. В приметах лесных не
разбираемся. И тогда уже следствие строже. Про руду и разговору нет,
дескать, басни все это одни, разговоры идут только о человеке. Так вот, а
человека не стало. Ну хотя бы вещь какую, пустяк какой-нибудь его семье в
память о нем из тайги мы вынесли бы! По глупости и этого не сделали, не
сообразили. В землю зарыли, постояли над могилой, если мерзлую яму могилкой
можно назвать, и потянулись к табору. Так почему же мы тогда к табору
выбрели, а после, весной, с этого самого места, от табора, ни человека в
земле, ни рудного выхода из земли найти не могли? - Он подождал ответа, но
все молчали, потому что ответить на свой вопрос он должен был только сам. -
Судить нас не стали, прокурор дело закрыл. Те ребята, что были со мной, по
разным местам разъехались, куда, не знаю, а я весь при себе, от совести
своей мне уехать некуда. Прокурор вины не нашел. От семьи погибшего
начальника нашего было письмо: благодарили, что до последнего все же несли
мы его на руках и потом земле тело предали, не допустили костям белеть на
ветру. А совесть до сих пор не согласна. И чем дольше на свете живу, тем она
несогласнее.
- В чем? - Мирон смотрел на отца испытующе, точно бы примеряя к себе
его слова.
- В том и дело, Мирон, и ты, Андрей, что у каждого совесть своя, -
медленно проговорил отец. - То же самое нести одному - как пушинку,
другому - как лиственничное бревно. А иной раз наоборот. Так надо, чтобы
всегда, если она хотя бы только чуточку самую задета, бревном бы на плечи
давила. Тогда будешь ты человеком. А в чем она меня давит, если не поняли,
то мне уж обстоятельнее и не растолковать. - Встрепенулся, двинул по столу к
самовару чашку свою. - Ну а чего, гляжу я, носы-то повесили? Мать, налей мне
горяченького!
- Папа, а где она, эта тайга? - спросил Андрей.
- А черт ее знает. И думать о ней не хочу. Далеко она где-то.
Единственное, что запомнил, вроде бы Ерманчетской она называлась. А конца и
краю ей нет, это точно. - Отец безнадежно махнул рукой.