"Розмэри Сатклифф. Меч на закате (художественно-историческая проза)" - читать интересную книгу автора

на корточки на устилающий пол папоротник; капли тумана
покрывали серебристым налетом их волосы и одежду из домотканого
полотна и волчьих шкур. Я занимал единственный здесь табурет, и
они посматривали на меня искоса и снизу вверх, отдавая себе
отчет в том, кто я такой, и, как я решил, были из-за меня еще
более молчаливыми, чем обычно.
Женщина собрала горячие лепешки в корзину, сняла с крюка
бронзовый котел с мясом и поставила его у очага, а потом
принесла твердый белый сыр из коровьего молока и кувшин слабого
верескового пива. Затем она налила себе в миску похлебки с
мясом, взяла одну лепешку и удалилась на женскую сторону очага,
оставив нас управляться самих на мужской стороне.
Это был самый молчаливый ужин, в котором я когда-либо
участвовал. Мужчины были усталыми и держались в моем
присутствии настороженно, словно животные, которые чувствуют
рядом запах чужака; а женщина на дальней стороне очага была
погружена в свои собственные темные мысли, хотя несколько раз,
взглянув в ее сторону, я чувствовал, что за мгновение перед тем
она наблюдала за мной.
Когда мы бросили кости собакам и вытерли последние капли
похлебки со дна глиняных мисок кусками больших ячменных
лепешек, когда был съеден последний ломтик сыра и осушен до дна
кувшин с пивом, работники поднялись на ноги и снова с шумом и
толкотней вышли в ночь, направляясь, как я предположил, к своим
постелям где-нибудь среди овинов. Я подумал, что мне, наверное,
тоже следует идти, и подтянул под себя одну ногу, собираясь
встать. Hо женщина уже успела подняться и теперь смотрела на
меня сквозь торфяной дым. Казалось, ее глаза ждут моего
взгляда; и когда они его встретили, она с легкой улыбкой
покачала головой.
- Эти люди - мои слуги и, когда поедят, уходят к себе,
но ты - мой гость, поэтому побудь здесь еще немного. Подожди,
я принесу тебе лучший напиток, чем то, что ты пил за ужином.
И у меня на глазах она даже не скрылась, а словно
растворилась в тенях под настилом для сена. Она двигалась
необыкновенно бесшумно, точно на ее ступнях были бархатные
подушечки, как у горной кошки; и я догадывался, что она может
быть еще и такой же свирепой. Через некоторое время она
вернулась, неся обеими руками большую чашу из отполированной
березы, потемневшую от долгой службы почти до черноты и
украшенную по ободу чеканным серебром; она подошла ко мне, и я
поднялся на ноги и, склонив голову, отпил из чаши, которую она
поднесла к моим губам; моя ладонь легко касалась ее руки, как
того требовал обычай. Это тоже было вересковое пиво, но более
крепкое и сладкое, чем то, что я пил за ужином; и в этой
сладости был какой-то резкий пряный привкус, который я не смог
распознать. Может быть, я просто продолжал чувствовать во рту
дикий чеснок, который был в сыре. Поверх наклоненного края чаши
я увидел, что женщина смотрит на меня со странным напряжением,
но когда я поймал ее взгляд, мне снова почудилось, что она