"Подайте что-нибудь бродячим музыкантам" - читать интересную книгу автора (Сергеев Cлава)

Святой человек из Антверпена

Уютно набил трубочку. Жена рассказывала: ехала в метро днем. По делам, вся озабоченная. И вдруг кто-то сзади за волосы тихонько дергает (у нее волосы длинные). Оглядывается: бомжи - парень молодой с мамой. Причем парень такой… незлобивый, какой-то весь очень веселый. (А мама ест булку с маком и в разговоре не участвует. Причем они похожи, то есть видно, что это мама.) Жена пугаться не стала. Видно же, что они нормальные. - Слушай, - вдруг говорит парень моей жене, - а ты не знаешь, можно ли на электричках доехать до Антверпена? - И смеется. Тут жена немного испугалась. Запоздало. Решила, что он пристает или стебается. Потом все как-то немного неожиданно. В метро же все погружены в свои мысли. Народу много, но все по одному. Как тени. - Не знаю, - говорит жена, - в принципе, наверное, можно. Но парень на ее слова не очень среагировал. То есть вообще не среагировал. Как и положено психу. - Я, - говорит, - там уже был один раз. С одним негром. На электричках. - И смеется. - Нас арестовали и отправили назад. Мы шли по шпалам, и нас арестовали. Я теперь здесь визу делаю, - говорит. - Шенгенскую. В Лондон собираюсь. Легально.

Так и сказал: “легально, шенгенскую”… Жена немного успокоилась, все же видит: человек, хоть и не в себе, но мирный и как-то настроен нормально. И говорит ему: молодец. Чтобы подбодрить. Мы же интеллигентные люди, да? Малых сих и все такое. А он пошел дальше. Засмеялся еще раз. И говорит: ну, пока. Отошел немного, по вагону, а потом вернулся. - А, - говорит, - тебя как зовут-то? И как-то он это очень по-деловому спросил. Типа записную книжку сейчас достанет и запишет. И тут, - сказала жена, - я почему-то снова испугалась. И говорю (с испуга): не знаю.

А он повторил - видно, думал что она не расслышала: - нет, как тебя зовут? И тогда, - сказала жена, - я придумала какое-то имя, типа Оля. И сказала ему. Он сказал: а меня Сережа.

Автор: а, собственно говоря, это меня так зовут. И - сделал затяжечку.

- И еще, одновременно, я подумала, - сказала жена, - что он блаженный и что какой-то совсем не грязный, а я бы даже сказала - чистый. И лицо какое-то чистое и одежда. Может, они из ночлежки ехали? Говорят, такие сейчас есть. И я подумала, что это, наверное, хорошо, встретить блаженного - так считается, да? А он, бомж этот, он почему-то очень обрадовался моему имени, причем как-то по-настоящему и говорит мне: очень приятно. И он так это сказал, что было видно, что ему действительно приятно, что это не просто затертая формула, как на работе или там везде у нас, нормальных людей. А потом он говорит: ну, пока. А уже, собственно, к станции подъехали. “Спортивная”, что ли. По этой ветке. И ему на этой станции, видно, надо было выходить. И, уже на выходе, типа мы прощаемся, он и говорит: ну, ладно, Оля. Земля-то большая, встретимся где-нибудь. И вышел. И мы помахали друг другу руками типа buy-buy, типа мы с ним где-нибудь в клубе попрощались, в “Б-2”, и он со своей мамой, которая, как я уже говорила, на протяжении всей мизансцены молча ела булку с маком, вышел.

Причем, заметьте, он сказал “земля большая”, не “маленькая”, как это обычно говорят в таких случаях, а “большая”. На большой Земле - встретимся, конечно.

А вокруг народ, кстати говоря, пассажиры, совершенно неадекватно, как всегда, реагируют. Какая-то тетка рядом стояла, ну, обычная советская тетка, сделала большие глаза, когда он ушел и еще что-то прошипела, типа “ужас!” или “безобразие!”. А мне как-то очень хорошо стало, - сказала жена, - и я подумала, что все фигня, все “дела”, по которым я ехала, и проблемы мои, и вообще (меня это сильно достает сейчас) - телевизор, политика…

Если что, все едем на электричках в Антверпен! И всё тут. А они пусть шепчут свое “ужас!” до скончания веков.