"Владимир Савченко. Жил-был мальчик" - читать интересную книгу автора

его знает. Береженого бог бережет..." И вдруг перед ним снова возникли
доверчивые и почтительные глаза этой девушки. Ведь она же верила ему!
Верила, что он действительно заботится об интересах исследований и что
именно поэтому не может принять ее. В ее глазах он выглядел этаким научным
полубогом-справедливым, все понимающим, порядочным...
Волна презрения к себе вышвырнула его из-за стола, бросила в коридор,
понесла на первый этаж. Лаборантка Васи Колесникова открывала дверь отдела
кадров.
- Девушка! - крикнул Петр Иванович. - Подождите. Давайте ваше заявление.
Вот... - Он тут же на подоконнике написал нужные слова. - Ступайте
переоформляйтесь. В штат... - Девушка смотрела на него с удивленной
улыбкой. - И не думайте, что ваш новый начальник с придурью. Дело в том,
что у меня с Колесниковым... - Петр Иванович осекся, махнул рукой. - Э, да
он-то в этом как раз совершенно не виноват. Вот так-то... - Он заглянул в
заявление. - Вот так-то, Валя. Двигайте.
Лаборантка пошла в кадры, Петр Иванович, закурив, направился в
лабораторию.
"Да, запутался я... Надо позвонить Колесникову, что взял я его Валю,
хоть лучше будет думать обо мне. Э, все это не то! Что подумают обо мне, о
моем поступке? Что скажут о нем те, кто ничего не скажет и ничего не
подумает, потому что заняты собой в том же направлении мыслей? Сколько сил
я трачу на решение этой "проблемы"! Не в этом же дело... Итак, ее тоже
зовут Валей, и она тоже красивая. Но и Валя не та, и я не тот".


IV


...Вдруг одна мысль ожгла его, будто удар кнутом: жена!!! Она говорила,
что сегодня у нее отгул, а он оставил книгу дома! Она вчера и позавчера
любопытствовала, чем он так увлекся, и наверняка сейчас эту проклятую
фискальную "Книгу жизни" читает!
Петру Ивановичу на минуту стало так нехорошо, что он прислонился к
коридорной стене. "Как же это я оплошал, не унес с собой? Что теперь
делать?.. Скорей! Может, еще не поздно".
Он заскочил в лабораторию, схватил пальто и шапку, одеваясь на ходу,
выбежал из института, помчался к стоянке такси. "Если она только начала
читать, - соображал Петр Иванович, тихо злобствуя на водителя, который
осторожно вел машину по оледенелой улице, - то отберу. Вырву из рук. Пусть
лучше такой скандал, чем... А если она уже прочитала все? Или хоть большую
часть? Тогда конец..."
Петр Иванович лихорадочно перебирал в памяти, что писала книга о его
затянувшейся и после женитьбы связи с Валькой, о других женщинах (среди
них были и знакомые Люси), о мимолетных командировочных утехах. И дело
даже не в самих этих грешках-жена узнает, что совершал он их не по
сердечному влечению и не потому, что ему это было позарез нужно, а для
бахвальства перед собой и другими, чтобы небрежно молвить потом в мужской
компании: вот, мол, у меня было... Узнает, какого нервного напряжения
стоил ему этот торопливый разврат. Тогда все. Презрение до конца дней.
Разрыв. Такого не прощают.