"Владимир Савченко. За перевалом (научно-фантастический роман)" - читать интересную книгу автораВ последнюю ночь обоим трудно было уснуть, хотя выспаться следовало не только Нимайеру, коему предстоял трудный путь, но и - как ни парадоксально - Берну: чтобы успокоить взбаламученную хлопотами и спорами психику. Нимайер - так тот был рад, что сон не идет. Лучше перетерпеть эту ночь, а то кто знает: уснешь и не проснешься. После объявления своего замысла и особенно после "философских излияний" почтенный ученый, с которым он работал и которого почитал (даже любил в кругу знакомых молвить: "Вот мы с профессором..."), представлялся ему вырвавшимся на волю преступником. "Надо же, в какую историю влез. Да если бы знал, то ни за что и никогда!.. Авантюрист оголтелый, кто бы мог подумать! Чего ему не хватало? А ведь это он и о себе: что-де жизнь талантливых людей несчастна... Другим бы такие "несчастья": его оклад на кафедре, гонорары за статьи, премии за исследования, его особняк (интересно, кому он достанется: жене или дочери?)... Господи, только бы благополучно выбраться из этого дела и из пустыни! И молчок-молчок до конца дней. И подальше от таких выдающихся... Ну их!" Он ворочался на надувном матрасике, ощупывал положенный под него пистолет: береженого и бог бережет. Профессор, лежа с закрытыми глазами, укорял себя за разговоры с Нимайером. Что ему был этот инженер, его мнение! И возвращался к его сомнениям, своим доводам, мысленно подкреплял их новыми... и понял, наконец, что убеждает не инженера - себя. Подбадривает. Потому что ему жутко. Тот подъем духа, который пробудился в нем, великолепное сознание превосходства над миром, над человечеством, которое он отторгает от себя, уверенность, что почувствовал себя маленьким и слабым. Понесло в другую крайность. ...Для Нимайера можно было проще: о том, что разочаровался, устал - в духе обмолвки о Морозове, которому тоже в жизни не везло. Тоже. И ему, если мерить по таланту и силам, приходилось трудно в этой жизни: всего добивался с боем - и чем серьезнее цель, тем более изматывала битва за нее. А добившись, часто убеждался, что цели эти: новая прибавляющая известности статья или книга, дополнительные звания, связи да и обнаруженные в опытах комариные узенькие знаньица - мишура, на которую не стоило расходовать душу... И о том, что рвались одна за другой привязанности: отошли, замкнулись в своих мирках друзья молодости, выросла и сделалась чужой дочь, опостылела жена. Иоганн хорошо сказал о мегатонной заряде индивидуализма. Ах, если бы так! Заряд одиночества, безнадежности. Э, нет, так нельзя себя настраивать... вернее, расстраивать. Для укрепления духа надо мыслить глобально, отрицать мир, соразмерять себя с вечностью. Ведь была же мысль... Ага, вот даже не мысль - лежащая за пределами логики уверенность: осуществив восемнадцатитысячелетний рывок сквозь время, он настолько поставит себя над жизнью, над всеми ее превратностями, что... все будет хорошо. Изменится небо и климат, исчезнут народы, появятся другие... может, ухнет в тартарары нынешняя цивилизация, готовящаяся к мировой свалке, - а с ним все будет отлично. Берн ободрился, успокоился, уснул. Оба открыли глаза, едва лучи солнца коснулись палатки. Над пустыней |
|
|