"Михаил Валерьевич Савеличев. Фирмамент" - читать интересную книгу автора

лет восемьдесят, он мог бы официально сочетаться с ней. Все можно подделать,
нельзя лишь подделать возраста.
Она грезила, сидя в стылой темнице, сняв с себя мокрую, холодную рубашку и
подложив ее под колени. Камень был холоднее воздуха. Когда в отверстие подавали
новую кислородную порцию, то каким-то чудом сохранившееся в газе тепло мгновенно
выпадало инеем на унылые серые стены - еще одно проклятье мира мертвых. Поэтому
расцветающие причудливые узоры были тайным даром мучительной пытки, словно
обрывки воспоминаний, выносимых интеллектронными гаметоцитами на поверхность
сознания. Ради искорок радости можно предать все и всех.
Рабство - это всегда радость. Иногда они дрались. Раздевшись и взяв в руки
мечи. Один удар - одна смерть. Так он учил ее. Один удар - одна царапина, еще
один шрам. Только много позже она поняла, что ее учили. Для развлечения
спарринги были слишком жестоки - она выходила из подвала вся в крови, а господин
только смеялся.
Здесь все смеются, даже невидимый собеседник за спиной. Отчего-то она
вызывает у него частые приступы смеха. Он просто заходится, слушая что
выбалтывает (она?). Ему бы понравилось пообщаться с господином. Хотя, какие
здесь господа...
Скрючившись, уткнувшись лицом в ледяные колени и вдыхая ледяной воздух, она
старалась не думать и не вспоминать. Слишком много воспоминаний и слишком часто
приходится проходить по ним черной краской, да так, чтобы никто ничего не
заметил. Это не тайна, это - душа. Они хотят тайн, но ему, голосу за спиной,
нужна ее душа. Уж такое она могла почувствовать. Вывернуть, выжрать изнутри все,
что дорого, и все, что неприятно; высосать и выплюнуть на серый пол.
Педантичность была спасением - если приходят, значит она еще нужна, полезна.
Ремни затягивали на руках и ногах, поперек груди и живота обхватывали
стальные обручи, а она никак не могла взять в толк - зачем нужны подобные
предосторожности. Работающие вполсилы и часто барахлящие гравиконцентраты порой
дарили иллюзорное ощущение легкости и повиновения тела. Иногда ангел подходил
совсем близко, так что свет проникал даже под плотно сжатые веки, брал ее за
руку и плакал. Обжигающие слезы падали на колени, он склонялся все ниже, ниже
(его дыхание ощущалось на ладони) и несильно прикусывал ей палец. В такие
мгновения что-то сжималось в ней, леденело, словно от страшной потери, но она не
находила в себе сил и на слезинку. У нее не было сил. Не было сил даже упасть.
Зеркало. Иногда она мечтала посмотреть на себя в зеркало. Когда-то
самолюбование дарило ощущение силы - могучей, таинственной, всепроникающей.
"Секс правит миром!" - был девиз Организации. "Это не только мир старых
пердунов, - говорил ей руководитель. - К счастью для тебя, это еще и мир старых
козлов-педофилов". Гормоны всегда в цене. За них платили информацией. Проклятые
нейрочипы были похуже СПИДа - механизм передачи тот же, но они делали
беззащитными не тела, а души. Теперь она в полной мере сама могла насладиться их
прелестью. А до этого только хотелось блевать от очередного потного и
похотливого козла. Она тогда твердо решила, что миру она не нужна. А еще она
поняла, что миру вообще никто не нужен. И когда очередной старый пердун начинал
пускать слюни, она впивалась зубами ему в горло. Мертвые тоже умеют говорить.
Иногда казалось, что вырубленный в скале куб с круглой дверью и
вентиляционным отверстием вдруг становится больше и холоднее. Ей хотелось, чтобы
она не выдержала холода, но организм как-то претерпевался, выживал помимо ее
желания, заставлял снимать рубашку и голой спать на ней. Наверное, так было
теплее. Спать. Смешное слово. Точнее - еще одна пытка в их длинной череде.