Слава Сергеев Рассказы о путешествиях

Советник Ющенко

У нас в институте был парень из Киева - Вадим В-в, очень милый, легкий в общении человек, лет на пять-шесть старше меня. Между прочим, большая умница, математик, точнее программист по 1-й профессии. Принадлежа к столь академической специальности, этот Вадим любил выпить, любил шумные компании, любил посидеть в этих компаниях, и потому мы с ним общались довольно мало - я-то, несмотря на свое геологическое прошлое, как всегда сидел в своей берлоге и вылезал в институт лишь от случая к случаю. Поэтому пересекались мы редко.

Впрочем, несколько раз выходило и было забавно. Помню огромную коммуналку на Старом Арбате, где жил один из наших соучеников и странный, из многих колбочек и трубок самогонный аппарат на кухне. Аппарат принадлежал соседу - военному моряку, в тот момент находившемуся в дальнем походе, но оставившему чудо техники в пользование писателям и искусству. Особенно меня поразило, что аппарат был подключен к водопроводу. Вечный двигатель! - подумал я и почти по-настоящему испугался, - мы отсюда не выйдем… Все расхохотались и стали мне что-то объяснять по его устройству, в объяснениях часто фигурировало слово “змеевик”, но я ничего не понял.

У Вадима вообще было классное чувство юмора - помню, как-то вместе мы прогуливали какие-то скучные занятия и он рассказал мне историю о приятеле, в жену которого влюбился один ныне весьма известный поэт. Расскажу его историю к случаю.

Однажды поэт пришел в дом к приятелю В. и без долгих предисловий сказал: а я люблю вашу жену! Именно с союзом “а”. Этот союз сразу придал разговору нужный градус. Жены в тот момент, к счастью, не было дома… Приятель несколько смутился, растерялся и заметил, что он, собственно, ее тоже любит… Тогда поэт молча залез на большой сталинский подоконник (дело происходило летом, и окно было открыто) и сказал: если ваша жена сегодня же не уйдет со мной, я брошусь вниз. А этаж был где-то 5-й, вот так.

- И что сказал приятель?

- Он, естественно, испугался и стал уговаривать его успокоиться, - засмеялся Вадим, и его украинское “о” стало слышно сильнее.

- Уговорил?

- Уговорил. Они решили, что поэт напишет его жене письмо, где изложит свои чувства и оставит координаты для связи, приятель передаст письмо, и они оба будут ждать ее решения.

- Но почему он не спустил поэта с лестницы? - удивился я.

- Ну, человек же влюбился, а приятель тоже был литератором - из профессиональной солидарности, наверное. Поэт написал письмо на 4 страницах, приятель передал, жене было приятно. Все-таки любой женщине приятно, когда в нее влюбляются. Тем более поэт… Даже если она замужем.

Не знаю почему я вспомнил эту дурацкую историю, может быть, чтобы немного вас посмешить. Я даже не помню, когда точно происходил этот разговор, но помню зато место и время года. Дело было в начале 1990-х годов, у нас была сессия - значит, в середине мая, я обожаю это время в Москве, все только начинает зеленеть, и этот зеленый цвет такой нежный, потом еще этот район - мы идем с Вадимом где-то в районе Рождественского бульвара, где он мимо красной монастырской стены и кустов черемухи поднимается в гору, к Чистым прудам, и Вадим рассказывает мне эту дурацкую историю, а она вроде бы соответствовала тогда каким-то моим личным обстоятельствам, подробностей которых я сейчас уже не помню. А может, не соответствовала, и я просто запомнил ее, потому что было забавно. Могу лишь сказать, что муж, с которым разговаривал поэт, он был тогда начинающим писателем, тоже, как и Вадим, - киевлянином, прибывшим на завоевание Москвы.

Потом, где-то курсу к третьему, Вадим перестал приезжать на сессии (ребята сказали, жена поставила вопрос ребром, все же двое детей и, кроме того, - “Где продукт, то есть романы, повести, где хотя бы рассказы? - спросила она. - Эти два? 20 страниц за год?!”). В общем, он написал заявление и перестал ездить.

Я тоже ушел чуть погодя, хотя и без резких движений, не люблю демонстраций, просто постепенно перестал ходить на занятия, только без участия домашних - мне и самому было ясно, что делать в институте, в общем, нечего.

Да, а этот “муж” из истории, я с ним познакомился позднее - он был очень активный (хотя и немного нервный, но пусть бросит в него камень, кто сам не нервный), без конца участвовал в каких-то обсуждениях и прениях, тусовался, посещал все литературные вечера, всех знал, всюду мелькал в списках, правда, тогда я не слышал, чтобы он писал что-то интересное, но это ведь вообще ерунда, как говорится, - не это главное. Если же мы перенесемся в наше время, то недавно я встретил его в редакции одного известного литературного журнала, и вместо приветствия (все-таки столько лет не виделись) он сказал: ну, я смотрю, у вас все в порядке! То есть я так понимаю, он подумал, что раз он меня встречает в этой редакции, значит - … И больше ни о чем меня не спрашивал. Я даже расстроился немного.

А недавно у него вышла книга, и я читал в прессе неплохие отклики.

Так вот. Этот Вадим, как и я, перестал бывать в институте, и я долго ничего о нем не слышал, но помнил - ведь умных и незлых людей не так уж и много. А тут мы стали собираться в Киев в связи с их революцией, и я думаю - а дай встречусь с ним, вот будет интересно и как-то даже смешно. Приехать в чужой город и найти там старого друга. И я решил узнать его телефон у этого деятеля, который “муж” из истории, и спросил его “мыло” в редакции журнала, где мы встретились, но мне не дали, это оказалось не так просто, потому что они сказали, что давать “мыло” просто так некорректно - он же им ничего не говорил!..

Тогда я позвонил одному нашему общему приятелю в Питер, который с Вадиком, кстати, был ближе, чем я, потому что был большой любитель выпить, открытый и веселый человек, его все на курсе любили и в деканате, кстати, тоже. И он в отличие от нас получил-таки диплом, а еще я знал, что он после института работал на питерском ТВ и даже делал что-то для “Намедни”, пока их не закрыли. Я, как ни странно, с этим питерцем, сейчас это модно, я с ним был ближе, чем с Вадимом, видимо, сказывалась его открытость и простота, а еще я когда-то был немного увлечен его сестрой, так что за прошедшие n лет я несколько раз ему звонил, а потом, когда увлечение прошло, для общего развития и из вежливости иногда спрашивал про них у общих знакомых.

И, должен вам сказать, последние лет пять сведения доходили неутешительные. Говорили, что питерец с ТВ ушел, постоянно нигде не работает, живет с женщиной сильно старше себя и что сестра его выходила замуж, но тоже развелась - и общая знакомая, которая имела с ним через кого-то связь, сокрушенно качала головой.

Ну, я и позвонил ему с соответствующим настроем: смесь страха (что я там услышу?) и наигранной бодрости.

Да… Вообще, конечно, насколько наши представления о людях отличаются от того, что есть на самом деле! Где брала свою информацию наша общая знакомая - остается на ее совести.

Питерец очень обрадовался: о-о-о! какие люди! и сестра была, кстати, дома (и мы с ней даже немножко поговорили), а потом выяснилось следующее.

Он действительно живет с женщиной старше себя и, более того, даже женился на ней, но небольшой нюанс - она продала свою квартиру в Петербурге и уехала в Германию, где неплохо устроилась. Но самый смак был в том, где именно устроилась.

- А где вы живете? - спросил я, ожидая услышать название какого-то небольшого городка или, наоборот, Берлина, Гамбурга, ну, где обычно селятся бывшие русские.

- В Баден-Бадене, - был ответ.

Я переспросил: где? - И он засмеялся, - ты не ослышался, именно там.

- И в курзал играть ходишь? - растерянно спросил я. Признаться, я немного

опешил.

- По маленькой, - сказал он. - Больше жена не дает.

И Андрей рассказал мне, что теперь живет на два дома - в Петербурге и в Баден-Бадене и ездит туда-сюда несколько раз в год. Теперь ведь это можно, мы, современные люди, и Россия, как ни сопротивляйся, часть цивилизованного мира.

Вот так. Я подумал о том, как все относительно и какие иногда кульбиты выделывает судьба, как бы в насмешку над нами и нашими ожиданиями и представлениями, и сказал ему, что собираюсь в Киев и хотел бы найти Вадима, ты имеешь с ним связь? А я уже говорил, что все это происходило вскоре после их “оранжевой революции”, и Андрей сказал:

- Ну, Вадик-то теперь большая шишка, он наверняка теперь где-нибудь рядом с Ющенко, он с тобой и разговаривать-то, наверное, не будет.

Я знал воззрения нашего Вадима, это было похоже на правду, это могло быть, поэтому я испугался - не получится пообщаться.

- Откуда ты знаешь? - сказал я. - Это что, точно?

- Да нет, - признался баден-баденец после небольшой паузы, - но я так думаю. Наверное, он около него. Так что ты зря только проездишь.

- А, - сказал я с облегчением, - значит, ты не точно знаешь, где он. А я уж думал… А ты с ним давно созванивался, может, знаешь его телефон?

- Нет, - сказал баден-баденец, - не знаю. Мы последний раз общались очень давно. Лет 5 - это минимум. И телефона его у меня нет. Мы еще немного поговорили, я очень любил этого Андрея, хотя и немного рассердился на него за то, что он стал отговаривать меня ехать и, судя по всему, не очень разделял мою радость за “оранжевых” - хотя этого мы как раз вообще не обсуждали. Мы поговорили о наших ребятах, о его сестре, о том, как живется ему в Германии (очень неплохо), и попрощались.

Первые два дня в Киеве мы просто ходили, широко открыв глаза, и нам было не до розысков. Моя жена этого вообще никогда не видела, а я уж и забыл, как это было в Москве в 1991 году. Миллион человек, клянусь, миллион, даже больше, стоял на площади, и не было никаких беспорядков, никакой вражды, даже глухой, скрытой, увы, так хорошо знакомой нам по России, все улыбались и радовались друг другу, и на трибуне, сменяя друг друга, как-когда то в Москве, выступали политики и музыканты и говорили, что теперь все будет хорошо и все пойдет по-другому. И хотя на собственном, московском опыте мы понимали, что это не так, что “по-другому” будет очень не скоро, если будет вообще, им хотелось верить… Шел снег, и большие оранжевые флаги и транспаранты резко выделялись на сером фоне советских зданий центра Киева и мокрой, черной мостовой.

Мы, кстати, первое время напрягались говорить, что мы из России, а нам надо было - ведь я, чтобы попутно немного заработать, взял в редакции одного еженедельного журнала задание сделать несколько уличных интервью на улицах революционного Киева, опросить по 4-5 минут случайных прохожих, что они думают о происходящем, чего ждут дальше, но, кроме иногда-иногда легкой иронии и какой-то, я бы сказал, затаенной обиды, - ничего в свой адрес не почувствовал.

А потом, когда буквально на следующий день после инаугурации Ющенко все в городе успокоилось, будто и не было ничего, и только вчерашние афиши полоскались под ветром да оранжевые флажки кое-где трепетали на антеннах машин, мы в кафе вспомнили про Вадима и позвонили по 09.

Вообще, конечно, это мистическая история. Видно, очень мне хотелось его найти, даже не знаю зачем. Может быть, у меня мало спокойных и умных знакомых (обычно либо одно, либо другое), а может, простая сентиментальность. Все-таки студенческий товарищ. И мы набрали из автомата киевское 09, я сказал телефонистке, что ищу студенческого друга, отчества которого не знаю, адреса тоже, зато знаю примерный год рождения и род занятий.

И женщина, отчего-то поняв, что я не вру, дала нам три телефона людей с такой фамилией, один из которых не отвечал, а на втором трубку взяла дочь Вадима. Причем смешно, в автомате что-то трещало, и, когда телефонистка диктовала нам номера, я в одном месте не расслышал последнюю цифру и решил перезвонить. На линии оказался, естественно, уже другой оператор, и, когда я снова повторил свою просьбу, девушка номер два сердито сказала: молодой человек, вы что, мы по частным лицам справок не даем! Я сказал, что мне только что дали, и, естественно, услышал, что этого не может быть. Ну, я уже сказал, мы дозвонились со второго раза…

Дочка удивилась, но, когда я произнес ключевое слово “институт”, сразу дала сотовый, и я не без робости его набрал. (Все же “советник Ющенко”, помните?) Вадим, как мне показалось, очень обрадовался и даже не очень удивился, но сказал, что сегодня он очень занят на работе. Я насторожился: а ты где работаешь-то, старик? - осторожно спросил я. - Я программист, как и раньше, - удивленно сказал Вадим (возможно, он почувствовал что-то в голосе) и спросил, когда мы уезжаем. Я облегченно (не у Ющенко!) сказал, что, наверное, послезавтра, и он, подумав, предложил мне пообщаться вчетвером. Ему надо было выгулять по Киеву одного очень важного для их конторы немца, его заранее подписали на это, и отменить уже нельзя, так что подъезжайте к 9 вечера в бар такой-то, он назвал адрес и рассказал, как пройти. - Да… Ты говоришь по-английски? - спросил он. - Не очень. Со словарем. - Ну, значит, я буду у вас переводчиком. Он еще раз повторил адрес, и мы попрощались.

- Ну что, где он работает? - спросила жена. - У Ющенко? - Да нет, - я засмеялся. - Конечно, нет. Он программист в какой-то фирме, - и я рассказал ей о нашем разговоре, и она тоже облегченно рассмеялась.

Мы поехали в гостиницу немного отдохнуть. Тетка, дежурившая на ресепшене, на мой вопрос, можно ли будет поздно вечером заказать такси к такому-то бару и спокойный ли у них район, чтобы вернуться поздно вечером, с приятной улыбкой сообщила мне, что все русские, которые к ним приезжают из Москвы, какие-то испуганные. Кто вас всех там так напугал? - спросила тетка. Причем говорила это на чистейшем русском языке и на хохлушку была непохожа.

Я понял, о чем она, но мне вдруг стало неприятно.

Бар, в который нас пригласил Вадим, неожиданно оказался очень “крутым”, причем, как я понимаю, в сомнительном смысле слова, - пока, оглядев с ног до головы, нас провожали к столику, я рассмотрел вокруг несколько весьма странных, уголовного вида личностей. На стене у гардероба висели портреты Пугачевой и Кобзона. В Киеве с этим вообще странно, немного похоже на Москву начала 90-х - как заведение подороже, так обязательно урки за столами. До сих пор не могу понять, как это сочетается с их революцией.

Сам Вадим немного постарел, в волосах даже показалась седина - что вы хотите, сколько мы не виделись, но, когда он заулыбался, увидев нас, я облегченно вздохнул - это был мой прежний товарищ.

Я заглянул в меню и присвистнул, цены были вполне московскими и даже более того. Элементарные 50 грамм горилки стоили 4 доллара, это в Киеве-то, совсем совесть потеряли!.. Но Вадим успокоил меня, шепнув, чтобы я не беспокоился - он все спишет на представительские расходы фирмы.

Сначала разговор не клеился. Это бывает, когда не видишь человека столько лет, не знаешь, о чем его спрашивать, но постепенно мы разговорились. Заявленный днем немец (я забыл его представить, простите, - назовем его Ульрих), в общем, почти не мешал - это был улыбчивый парень с каким-то странным, детским выражением лица, которое, впрочем, часто встречается у европейцев. Наверное, это от их хорошей жизни - если государство, извините, время от времени не имеет вас в интересное место, можно довольно долго оставаться ребенком.

Я сказал Вадиму, что приехал посмотреть на их революцию, и он пожалел, что я видел только финал. - А ты был на майдане? - спросил я, вспоминая разговор с нашим общим ленинградским приятелем. - С первого дня. Кстати, в первый день было действительно страшно, людей было относительно мало, а ОМОНа вокруг много, и, в общем, им ничего не мешало нас отлупить, ничего, кроме последствий, вдруг Ющенко все-таки победит, но про это тоже надо понимать… Это потом, через день-два, уже стал подтягиваться народ, и что-то сделать с таким количеством людей простыми дубинками было уже сложно, а применять огнестрельное оружие… Знаешь, здесь не Китай, а оказаться в Гааге на месте Милошевича уже никому неохота. Но вначале да - первые две ночи было страшно.

- А ты “оранжевый”?

Вадим засмеялся:

- Какой я “оранжевый”… Что, в Москве в 1991 году к Белому дому пришли только убежденные демократы? Просто надоело чувствовать себя крепостным быдлом, вот и все.

Я спросил про его семью. О жене он почему-то говорил мало, а про детей рассказывал с удовольствием. Сыну уже 20, он, кстати, в Москве, у родственников, учится в Гнесинке на фортепиано, недавно ездил на стажировку в Японию, дочка в

9-м классе, тоже уже большая, но у них недавно появился третий ребенок, ему

8 лет. - Не понял? - Они взяли ребенка из детского дома. Причем все получилось случайно, они не хотели, просто детей раздавали на каникулы, а потом он так прижился, что отдать его назад уже не было никакой возможности. Ну вот, так и получилось, что у них появился третий ребенок и сразу взрослый. Хорошо, пеленки стирать не надо.

Официантка принесла водки, мы выпили. Я рассказал ему, как брал интервью на майдане у совершенно случайных людей - и, может быть, я наивный человек - как это было здорово. Особенно на меня произвели впечатление совсем молоденькие девочки-школьницы лет 16-17, сказавшие, что они счастливы.

- Счастливы? - не сдержался я.

- Да, именно счастливы, - сказали они, и, главное, это совершенно отчетливо читалось в их лицах, они просто светились, и это было трогательно, красиво и опять немного наивно, но почему-то совсем не вызывало иронии. Мол, глупые. Вот так почему-то думать совсем не хотелось. Может быть, сказывалась странная энергия этих дней?

И еще был один военный, плотный дядька лет 40 с лишним, майор украинской армии, выпускник Саратовского гвардейского танкового училища, который сказал, почти как Вадим, что ему надоело чувствовать себя (он извинился) говном, хочется нормальной жизни себе и детям, хочется каждый год ездить в отпуск в Европу, не бояться за то, что он будет делать на пенсии, и так далее. Еще он передал приветы товарищам по курсу, в танковое училище, и все порывался назвать фамилии, но я сказал, что не надо. Может быть, я редко общаюсь с военными, но мне почему-то кажется, что в Российской армии такие настроения не очень распространены.

На Вадима мой рассказ не произвел большого впечатления, он показался ему нормальным (таких людей у нас много, сказал он), и я подумал: откуда это, как возникла эта разница в головах?

- Сейчас что, - повторил Вадим, - вот тебе бы тогда приехать и поговорить… У нас в палаточный городок приходило много военных. Правда, не в форме, в форме им не разрешали, могли быть неприятности от командования. Официально армия была нейтральна, а многие генералы вообще поддерживали Кучму.

Я хотел сказать, что немного боялся приезжать, но промолчал. Вместо этого я рассказал, как звонил нашему общему другу в Питер, и как он предположил, что Вадим - советник у Ющенко. Вадим расхохотался. Немец переспросил по-английски, о чем мы, ему объяснили, и он тоже захохотал. Но, как оказалось, про другое.

- Это было бы хорошо, если бы он был советником, - сказал он, - да?

Все согласились. Повторюсь, он был какой-то странный, этот Ульрих, впрочем, я видел много таких европейцев. Какой-то инфантильный или безвольный… не могу подобрать слово. Какая-то очень странная пластика - совсем не резкая, свободная, что ли… Когда немец отошел, Вадим сказал, что от него недавно ушла подруга и что он переживает.

- А сколько ему лет?

- Тридцать восемь.

- Ничего себе, он выглядит моложе.

Вернувшийся немец все улыбался. Я опять подумал, что, наверное, ему нечасто приходилось себя защищать, поэтому он такой мягкий. Не то, что мы.

Немец рассказал забавную историю о себе. Раньше он работал садовником. - Кем?.. - Садовником, он был специалистом по садам, выращивал, пересаживал цветы, делал клумбы и теплицы. Но когда подруга ушла, он решил что-то изменить в своей жизни, но только не понимал что. Может быть, приобрести другую, более мужскую профессию?..

И вот однажды к нему в руки попал журнал, где пропагандировали вегетарианство. И он решил, что перестанет есть мясо. Не по убеждениям, а, скорее, чтобы предпринять хоть что-нибудь. И перестал. И знаете, как ни смешно, жизнь, правда, постепенно переменилась - он перестал быть садовником и у него неожиданно обнаружился талант к программированию. Он закончил курсы, и вот, он показал руками вокруг так, как мы бы показали на слонов и львов, если бы приехали

в Африку, - вот он в России!..

- В Украине, - поправил Вадим, и немец вежливо заулыбался, - да-да, извините, конечно, в Украине…

Я обратил внимание, что у него на тарелке действительно одни овощи и приправы. Я подумал, что, может быть, “цветочные” революции не понадобятся, если все перестанут есть мясо? С другой стороны, садовник - неплохая специальность, очень мирная, заметьте, и, возможно, подруга немца просто разлюбила его и профессия здесь ни при чем.

Потом мы поговорили про однокурсников, кто где. Я почти ничего не знал, вот только про Баден-Баден и еще про то, что у одной девочки с нашего курса дочка неожиданно вышла замуж за японца и теперь вот живет недалеко от Токио. Эти две истории мне показались чем-то похожи… Вадим на Токио не среагировал, а вот Баден-Бадену удивился и очень смеялся. Мы немного поспорили, упоминается ли этот город где-то у Толстого или у одних Достоевского и Тургенева. Я оставил ему новые координаты нашего общего друга.

Постепенно все опьянели, девушки за соседним столом послали нам воздушный поцелуй, моя жена спросила, была ли когда-нибудь в этом баре жена Вадима.

Часов в 11 вечера мы вышли и медленно пошли по улице. Было уже довольно безлюдно. На перекрестке мы с Вадимом попрощались, договорились на следующий день созвониться. Они с немцем пошли дальше, а мы стали ловить машину. Когда они отошли, я оглянулся и посмотрел им вслед.

Все-таки забавно, - подумал я. - Вот идет мой институтский приятель. Ему скоро 45 лет. Мы начинали общаться в 1988 году, СССР был огромен и более чем реален. Была жива компартия, все слушали по ТВ съезды народных депутатов, переживали, обсуждали, сердились. Сейчас СССР давно нет, Украина - самостоятельное государство, и в ней два дня назад произошла мирная демократическая революция. Ну, ничего себе…

Снова к случаю мне вспоминается одна маленькая история.

У моей сестры был первый муж. Симпатичный парень и не дурак выпить. Однажды мы с ним хорошо приняли в ресторане при казахском посольстве - он работал неподалеку и открыл это место, там была дешевая и неплохая казахская водка, и для заработка, не афишируя, по вечерам в ресторан пускали народ с улицы. Выпили много, моя подруга-художница, отправившаяся с нами за компанию, даже забыла там свою картину. Потом пришлось приезжать, хорошо, что служащие посольства ее увидели и сохранили.

Почему я это вспомнил. Когда я рассказал об этом по телефону своему отцу, уже более 20 лет живущему в США, штат Иллинойс, он задумчиво выслушал меня, а потом, не обращая внимания на подругу-художницу, которой я вообще-то хотел похвастаться, сказал: казахское посольство. Вашу мать… Shit… Мне это кажется фантастикой, понимаешь?

И в принципе я с ним согласен. Хотя, если вспомнить европейскую историю даже ХХ века, - ничего особенного. Кто сейчас помнит, что Австрия, Венгрия, Чехия и бывшая Югославия (извините, если я кого-то забыл) менее 100 лет назад были частями одного большого государства? Мало кто.

Но дело даже не в этом. Вы помните, как отговаривал меня ехать баден-баденец? “Ты что, он теперь государственный человек, советник Ющенко, не езди…”

Теперь, когда мы с женой начинаем волноваться на какую-нибудь тему зря и чего-то бояться, не зная, мы всегда себе говорим: а, ну-ну, это “советник Ющенко”, это понятно…

И, знаете, становится сразу легче.