"Марина Саввиных. Эпитафия (этюды о женской непоследовательности)" - читать интересную книгу автора

Но губки младенца лукаво кривились. Аля говорила "цып-цып" - и отбегала в
сторонку. Два птичьих шажка - и она недоступна. Кому?! Ему, придумавшему ее
вместе со всем этим претенциозным антуражем!

- Пей мою кровь! - наконец не выдержал Горин, - только не уходи!
Представляешь, что я еще расскажу тебе!

- Зачем мне твоя кровь... Я уже попробовала свежей. Теперь я питаюсь
сердцами юнцов. Да и что ты еще можешь рассказать? У меня своего довольно.
Ко всем сундучкам, ларчикам и укладочкам, которыми ты так гордишься, я уже
давно подобрала собственные ключи. Мне не нужен проводник. Может быть,
разве партнер для игры...

- Приходи!- вопил Горин, вне себя от изумления и боли,- Будем играть! Во
что ты захочешь! В Пушкина! В Гоголя! В черта лысого! В логику
трансцендентальную! Приходи!

И Аля иногда приходила. Снисходила до его боязливого нетерпения. У нее была
прохладная проворная лапка. Рыжий глазок - как морская впадина под
прожектором субмарины. И не то плывущий, не то танцующий шаг. Как у гейши.
Глубокая невинная порочность беззащитного зверька.

8.

Детская преобразилась. Исчезла Артемида Эфесская со своими нелепыми
сосцами. Исчезли красивые книжки с картинками и толстые словари. Зато над
изголовьем постели появилось католическое распятие, а в противоположном
углу - японская видеодвойка.

Теперь в этой комнате распоряжалась Ночь, Великая Праматерь, Нюкта, Бездна,
порождающая и поглощающая свет. Звезды, блуждающие в Алиной комнате,
исходили из недосягаемой взором глубины. Их было несметное множество. Они
пронизывали растущую плоть, вытягивались в ней горячими жужжащими нитями,
понемногу вытесняя загустевшую горинскую субстанцию и образуя в сильном
азартном теле пульсирующую хорду, тонкую и пластичную.

- Я и ты - одно,- думала Аля,- Ты мною дышишь, мною говоришь и движешься...
Что существует до Тебя, единственный источник? Всякий свет - от Тебя.
Всякая мысль - от Тебя. Разве не Ты исторгла из недр того, кто самонадеянно
мнит себя моим создателем? Разве не растворишь Ты его, в конце концов, не
размыкаешь бесследно в своем непроницаемом лоне? Праматерь, Великая Женская
Богиня... Горе, горе тому, кто оскорбит Тебя!

Не тридцать две хищные точки - мириады звезд... Она была то обольстительной
страстной дьяволицей, обратная сторона Текста, связавшего Алю с будто бы
существующим потусторонним миром, то кротко и ласково улыбалась загадочно
непорочным ртом Мадонны... (Ах, как Сикстинская Мадонна все-таки похожа на
бедняжку Форнарину!). Она была вся - теплый дышащий алтарь... необъятные
женские колени, приемлющие любую греховную голову, умиротворяющие любой