"Терри Сазерн, Мэйсон Хоффенберг. Кэнди " - читать интересную книгу автора

пухлая лапа, а красивая и выразительная рука великого Учителя, - рука, за
которой она столько раз заворожено наблюдала со своей пятой парты в среднем
ряду, когда профессор превозносил в своих лекциях человеческие добродетели и
достоинства, и его восхищенные жесты предназначались, в каком-то смысле, и
Кэнди, ведь она тоже была человеком и заключала в себе все достоинства и
добродетели человечества; и ей сейчас было ужасно стыдно, что она
вздрогнула, как последняя дура. Профессор Мефисто слегка сжал ей коленку и
убрал руку.
- Это "пятерка", моя дорогая. Пятерка с плюсом. Замечательное
сочинение, самое лучшее!
Сердце у Кэнди забилось от радости. Потому что все знали: если
профессор Мефисто и ставит "пять с плюсом" за сочинение, то только одну на
весь класс - по каждой отдельной теме.
- Спасибо, - выдохнула она.
- Я даже не сомневаюсь, - продолжил профессор Мефисто, снова вставая с
кресла, - что у тебя это искренне. - Он нахмурился. - А то сейчас очень
многие заявляют о чувствах глубоких и благородных, хотя на самом-то деле они
ничего не чувствуют.
Он опять принялся мерить шагами комнату, время от времени
останавливаясь, чтобы уважительно прикоснуться к какой-нибудь книге на полке
или поднять руку, особо подчеркивая наиболее значимые места своей речи.
- В наше время немногие люди способны по-настоящему чувствовать... и я
думаю, что причина - засилье коммерции; коммерческий взгляд на вещи убивает
способность чувствовать... он уничтожает искусство чувствовать, ибо это и
вправду большое искусство... чувствовать по-настоящему. Слова обесценились.
Чем, собственно, и объясняется полный провал официальной религии... вечные
ценности превратились в красивые словеса и не более того. Лицемерие!
Неискренность - вот откуда все наши беды.
Он остановился за стулом Кэнди. Кэнди сидела вся напряженная и зажатая,
глядя в пространство прямо перед собой. Ей было очень неловко, потому что
другие ученики, которых она видела вместе с профессором, держались
естественно и непринужденно, а вот у нее это не получалось. Она попыталась
расслабиться, подражая этим ребятам - откинулась на спинку стула и отпила
хереса, - и при этом она лихорадочно перебирала в памяти все журналы и
книги, которые прочла в этом семестре, чтобы сказать сейчас что-нибудь умное
и подходящее к случаю. Но она ничего не смогла придумать, потому что у нее в
голове вертелась только одна мысль: "какой замечательный человек. Великий
человек. И я с ним знакома!" Она слышала тяжелое дыхание профессора у себя
за спиной, и ей представлялось, что вот так же, наверное, дышал человек из
той книжки про давние времена - тот, который тащил на Голгофу крест. И на
этот раз она уже не отстранилась и даже не вздрогнула, когда профессор
положил руку ей на плечо и провел рукой вверх, ей по шее.
- Мне кажется, - тихо проговорил он, - что ты - девочка умная и
проницательная и ты способна на чувства, на настоящие чувства, - он умолк на
мгновение и добавил... шепотом: - И мне кажется, ты понимаешь, как меня
тянет к тебе!
Его рука скользнула вокруг ее шеи, по горлу - вниз, к вырезу блузки, за
вырез блузки, и Кэнди от неожиданности уронила свою рюмку с хересом.
- О Господи, - пролепетала она, вскакивая со стула, чтобы собрать с
пола осколки, потому что рюмка разбилась. Ей было так стыдно и так неловко.