"Максим Сбойчаков. Они брали рейхстаг " - читать интересную книгу автора

самой весны, а разгромить не смогли. И надолго засели в обороне. Заскучал я
в блиндаже. Прихожу к командиру полка и говорю начистоту: "Надоело
отсыпаться... Дайте живое дело". Отругал меня полковник, но просьбу уважил -
назначил командиром взвода разведки. Тут я ожил. Поиски, ночные вылазки,
захват "языков", добыча сведений - все с приключениями. По наивности думал,
что и дальше пойдет так. А гладко даже в сказках не бывает... - Горькая
усмешка скользнула по бескровным губам Неустроева. - Однажды августовской
ночью, радостные, возвращались мы из поиска. Как же - захватили немецкого
офицера! Мечта разведчика! Глаз я с него не спускал. Уж почти доползли до
своих. Бросок-другой - вот-вот нырнем в траншеи. Заметили нас фашисты,
открыли минометный огонь. Рядом рвануло... Очнулся в санбате.
"Язык", "язык" где?" - кричу.
Медсестра успокаивает: раз кричите, значит, на месте ваш язык.
Объяснять ей сил не хватило.
Ранение оказалось тяжелым. Два ребра выбило, несколько осколков попало
в живот, маленький в печени застрял. Четыре месяца в госпиталях провалялся.
Из живота осколки извлекли, а печень хирург не решился трогать. Живая ткань,
говорит, обволочет металл, обезвредит. Наверно, так и вышло. Пока не
беспокоит.
А "языка" сразило наповал. Сильно переживал я неудачу. Собой надо было
прикрыть. Не успел. Когда сказал об этом, один раненый с кулаками на меня
полез: "Фашиста жалеешь!" Глаза от злости потемнели, готов в порошок
стереть. Не разведчик, как ему объяснишь?...
Второй раз ранило в ногу в бою за село Высотово, под Старой Руссой, в
феврале сорок третьего, а третий - в марте этого года - осколок угодил в
правую руку. Потом горел в блиндаже на КП - это было в июне...
С жестокими боями форсировали мы тогда реку Великую. Выбил наш батальон
фашистов с одной командной высоты. Но немцы никак не могли примириться с
утратой - трое суток непрерывно контратаковали. Двадцать четвертого июня
комбат Давыдов отправился в роты. Я, его заместитель, остался на КП. Рядом с
блиндажом стоял танк, он поддерживал нас огнем. Высота все время окутана
дымом: обстрел не прекращался ни на минуту. Телефон то и дело подпрыгивал.
Вдруг блиндаж тряхнуло с такой силой, что я ударился головой о стену.
Запомнилось пламя, устремившееся почему-то волнами в блиндаж, а не вверх.
О случившемся узнал позже, в армейском госпитале. Оказывается, немецкий
снаряд угодил в танк. Взорвались баки, и горючее хлынуло в блиндаж... Уцелел
на мне лишь поясной ремень, все остальное сгорело. Тело получило тяжелые
ожоги. Долго ничего не видел. Думал, навсегда слепым останусь. Как-то врач
развернула простыни, в которые я был завернут, осмотрела. В ее взгляде
впервые заметил надежду. И действительно, вскоре кризис миновал.
Возвращался в свою часть на крыльях. Командир полка Зинченко встретил
тепло.
"Ты знаешь, Степан Андреевич, четыре месяца на фронте - большой срок, -
пожимая руку, говорил он. - Но ждал тебя. Ты теперь командир третьего
стрелкового батальона". - "А что с Давыдовым?" - "Жив, жив твой дружок,
только переведен в шестьсот семьдесят четвертый полк".
У меня отлегло от сердца.
Командовать самостоятельно начал в разгар наступления. Тут не до
переживаний. Надо было уяснить обстановку, определить задачи ротам. Конечно,
будь Василий Давыдов рядом, помог бы... Порой очень требовался его совет.