"Андрей Щербак-Жуков. Просто свидания с музой" - читать интересную книгу автора

Прилетела к нему - оказывается он, бедняга, силится написать положительную
рецензию на роман Манаманаева "Тысяча и один день товарища
Шахерезадова"... Несчастный... Вообще-то мы обычно критиков не вдохновляем
- считается, что у них работа не особенно творческая. Но тут уж совсем
необычный случай. С этим делом так просто - без вдохновения - не
справиться. Мне его даже жалко стало, как у него только сил и терпения
хватило, чтобы этот роман до конца прочитать! Скукотища страшная! Мне и то
надоело. Какая только халтурщица Манаманаева на этот роман вдохновляла.
Прямо не знаю - среди наших вроде и нет таких. Слушай, а может быть, это
он сам, без всякого вдохновения?! Музы говорят, теперь и так бывает. Вот,
например, я слыхала, что поэта Известкина больше вдохновлять не надо. Он и
так поэмы одну за другой штампует, как марки на почте. И ничего -
печатают!
- Печатают, - соглашается он, чтобы поддержать разговор. Ему очень
нравится смотреть на ее небольшую, изящную фигурку, покрытую воздушной
туникой, и слушать ее мягкий голос, что бы она ему ни говорила. Он боится,
что вдруг тема их разговора иссякнет - ниточка связывающих слов прервется,
и муза в момент улетит.
- А вот Зумзумова не печатают! - продолжает муза. - Он и так, и
эдак... Он приходит в одну редакцию, а там говорят: "Это же у вас
фантастика, фантастика - не наш профиль. Вы в соответствующую редакцию и
идите". Он идет туда, там говорят: "Какая же это фантастика? Это, братец,
что угодно, но не фантастика", - и посылают еще дальше... Так и ходит
туда-сюда. Даже коллеги-писатели над ним смеются - и фантасты, и реалисты.
Не понимают. А все потому, что он пишет о людях, об их чувствах, а не о
каких-то потрясающих событиях... Вот так - ты их вдохновляешь,
вдохновляешь, а их потом не печатают, обидно даже!
- Не печатают, - снова соглашается он и не отрывая взгляда смотрит на
нее.
Муза легкая, невесомая, абсолютно изящная. Кажется, вся она состоит
из чистого света. Он боится дышать на нее, чтобы ненароком не разрушить. В
ее голосе - звон хрусталя и шум текущей воды, щебет небесных птиц и звонки
трамваев. В ее глазах - вся влага мира. Он не знает, что таковы все музы -
он знает ее одну. И больше ему ничего не надо.
- Слушай, - снова говорит муза, - ты никогда не пытался чего-нибудь
написать?
- Нет, - отвечает он.
- А давай, я тебя вдохновлю на рассказ или на стихотворение.
Постараюсь изо всех сил...
- А зачем?
- Ну как же, - удивляется муза. - Зачем люди пишут? Наверное, для
того, чтобы сказать другим что-нибудь важное, сокровенное... Неужели тебе
нечего сказать людям?
- Не знаю, - задумчиво говорит он. - Может быть, потом как-нибудь...
И он снова смотрит на музу. А она - на него. И тонкие, незаметные
нити тянутся между ними. И в эти минуты где-то внутри у него рождаются
чистые, светлые, самые лучшие в мире стихи и песни, которые, к сожалению,
никто никогда не услышит. Их никогда не напечатают, никогда не прочтут.
Можно только фантазировать, что все они - вместе с ненаписанными картинами
и несыгранными ролями - будут вечно жить в каком-нибудь другом мире,