"Иван Щеголихин. Должностные лица (Роман) " - читать интересную книгу автора

склад, то есть за неработу получает, как за трудовой пот. Однако прямую
связь между цехом и торговой точкой надо всячески скрывать - твори,
выдумывай, пробуй. Новые накладные с заниженной ценой передаются в
бухгалтерию для отчета - и все, документальное прикрытие обеспечено.
Кроме документального должно быть налажено еще и оперативное прикрытие.
Мельника прикрывал начальник городского ОБХСС майор Лупатин. Шибаев об этом
знал, Махнарылов знал больше Шибаева, но помнил закон зоны - чем длиннее
язык, тем короче жизнь. Говорят, зона это одно, а на воле совсем другое, но
Вася в последнее время особой разницы не видит. Среди вольняшек такие же
разделения, как и среди зэков, одни в законе и правят, другие в шестерках на
подхвате, есть и волы, и пацаны, и бичи, и анашисты, и даже гомики. Мельник,
юрист с высшим образованием, учил Васю тому же самому, чему в зоне учили
блатные - держи язык за зубами и проживешь до пенсии, возможно,
персональной. И Вася держал, он даже Шибаеву не говорил, что Мельник тайком
вывозил овчины сотнями штук в Целиноград и в Павлодар, продавал их оптом
надомникам, они шили шубы мужские, дамские, а из лоскута еще и детские - все
для народа.
А жизнь шла своим чередом, зима в разгаре, не успеет одна персональная
машина покинуть территорию комбината, как подъезжает другая персональная с
номером то исполкома, то горкома, то пожалуют из шахтоуправления, то из
управления культуры. Не успеет одна дама начальственная отойти от зеркала,
развеивая запах "Фиджи" или на худой конец "Каира", как появляется другая -
не менее начальственная и душистая. Крутятся они, вертятся, а работницы
видят все, особенно молодые, им бы поглазеть, понюхать, запомнить и
перенять. Через год или через два им выдадут справку для поступления в
институт, хотя желание поступать у многих к тому времени угасает, на
стипендию жить уже не хочется, насмотрелись они на жен начальников и
думают - а чем мы хуже? Что нам даст институт кроме самой низкой зарплаты?..
В красную субботу Шибаев приехал к Васе в цех посмотреть, как идут
дела, и поговорить с Шевчиком насчет поездки в Петропавловск за хорьком.
В обеденный перерыв Шевчик читал лекцию молодым кадрам, Шибаев не стал
мешать, последил за ним в приоткрытую дверь, послушал, о чем говорит, чему
учит.
- Мы не космонавты и не почтовые ящики, мы скромные, но без нас народ
жить не может, и прежде всего женщины и дети, всем подавай меха, причем
натуральные, а не синтетику - кто против?
Говорил он небрежно-весело, весь такой свободный и раскованный, он
будто рассчитался с долгами надоевшими, или помирился с горячо любимой
женщиной, избавился от угрозы тюрьмы, такая вольготность в жестах его, в
словах, и все из-за чего? Ему обещали подписать заявление об уходе,
всего-навсего.
Шибаев слушал его огорченный, обиженный, обозленный. Пришел Алесь к
нему в драных джинсах, а сейчас на новеньких "Жигулях" раскатывает,
чистенько и гладенько заимел машину за каких-то два года работы. Так где же,
черт тебя дери, справедливость? Уйти, сбежать, бросить человека, который
тебе вместо отца родного, да где твоя совесть, Алесь? И кто теперь будет у
нас песни петь по праздникам, кто самодеятельностью займется? Какой у него,
сволочи, голос хороший! "Не знает море, что оно море, не знают чайки, что
они чайки..." И так он, зараза, звонко и высоко тянет, так чисто,
хрустально: "Но знает горе, что оно горе, и знает счастье, что оно счастье".