"Иван Щеголихин. Должностные лица (Роман) " - читать интересную книгу авторацелый год досрочно, и через месяц-полтора у них пойдет из цеха продукция,
пусть попробует секретарь пройти мимо такого факта, Шибаев одним махом за какие-то полгода увеличил оборот предприятия на пару миллионов. - Доложу о нашей трудовой победе, не так много в городе предприятий, которые бы так справлялись с заданием партии и правительства. Нам вообще не хотели разрешать строительство этого цеха, а мы трах-бах - и досрочно. Нас к ордену надо! Так ему и скажу: наиболее отличившихся представить к награде. - Это Махнарылова, что ли? - А ты не смейся, Вася в том цеху дневал и ночевал. Скажу секретарю, чтобы в газете отметили пуск нового цеха. Самым энергичным образом поведем борьбу за качество, тут со мной все - и председатель профкома и партгрупорг. В ближайшем будущем получим с этого цеха! - Он потер ладони, пошоркал крепко, Ирме показалось, искры полетели. - Деловой будет год! Душа поет, когда сам вертишься и всех других крутишь-вертишь! Ирма убрала посуду, клеенку, остатки индейки вынесла на балкон - по полу дохнуло морозом, - он даже холодильник запретил ей перевозить, старенький, безотказный ее "Саратов", Коля увез его в Дружбу. Он протянул к ней руку, зовя ее ближе. Она всегда целует его с открытыми глазами и вообще в самый пиковый момент она таращится, будто что-то важное проглядеть боится, ни одной такой бабы у него не было... Потом они блаженно лежали на ковре, его тянуло в сон, она же наоборот взбодрилась, ласкалась, вспоминала, как ровно год назад, 25 декабря, в доме этой поганки Каролины (тогда они еще не рассорились) они загадали получить квартиру, - и вот сбылось. Теперь надо им шагать дальше, сбудется и Москва. - Это мой любимый праздник, - сказала Ирма. - Мама так любила даже представить себе не можешь, как тут было в сороковые годы, после войны! - Я тебе уже сто раз говорил, что я тут вырос, черт побери! Меня сюда грудным выслали вместе с раскулаченным отцом из-под Курска. Тебя в сорок первом, а меня в тридцать первом, ясно? - Раз я тебя не знала, значит, тебя тут не было, - оправдалась Ирма. От ее неожиданных поворотов - не знала, значит, тебя не было, - у него вся злость оседала. - А я в детстве ни одного праздника не помню, - признался Шибаев. - У нас их не было, так мы жили. Советских не признавали, религиозные тоже по боку. Отец пил по-черному, буянил, избивал и мать мою, и меня, а кто прибежит на защиту, и тому доставалось. Перед самой войной его сослали, даже из Каратаса ссылали, а в войну забрали, и похоронка пришла. Ну, это тебе не интересно. Тепло было, спокойно лежать вдвоем, вспоминать про нестрашное уже прошлое и думать о лучшей доле, хорошо бы вот так всегда, никто бы не гнал, не понуждал. Однако же нельзя - гонят. Люди гонят, и дела, заботы, ни полежать, ни посидеть, ни поговорить, у него жена, у Ирмы дочь, и снизу контроль, и сбоку. Ирма и тут нашла объяснение - значит, мы с тобой еще не совсем потеряли совесть. Все у них есть, главное, есть деньги, не хватает малости - плюнуть на Каратас, взять билеты, куда ткнешь пальцем, и улететь на веки вечные, ведь хватит до скончания дней не только своих, но и детей наших. Нельзя, говорит он сам себе, есть твердый план у него, как и у государства. |
|
|