"Иван Щеголихин. Лишними не будут " - читать интересную книгу автора

беды у меня было. Мы прожили пять лет, ты знаешь, и все пять лет я с
тревогой ждала какого-то именно вот такого ужасного конца. Не сразу, не с
первых дней, а постепенно и все больше и больше. Сначала он мне понравился
своей серьезностью. Чувствовалась в нем какая-то целеустремленность,
собранность. Он что-то изобретал, придумал систему сигнализации, вносил
рационализаторские предложения. А потом постепенно я стала понимать, какая у
него цель, ради чего он такой серьезный и собранный. Деньги! Как можно
больше денег! Все ради них - и рационализаторство, и не пил из-за денег, и
калькуляцию мне составлял на каждый день, что покупать, а что не надо. Когда
нам удавалось потратить в день два рубля вместо трех, он радовался, как еще
одному новому изобретению. А мне было стыдно в этом кому-либо признаться.
Вспоминать про мелочи невыносимо тягостно. Как я могла терпеть, сама себе
удивляюсь теперь.
Он на все был готов ради денег, буквально на все. Сейчас мне просто
страшно думать о прошлом. Если бы я узнала как-нибудь нечаянно про машины, -
он бы меня мог убить. Не в приступе гнева, а спокойно, расчетливо. Изобрел
бы, как от меня избавиться, и никто бы не разгадал, умерла - и все. Сердце
стынет - не просто чужой человек, а твой враг жил рядом, и у нас с ним дочь.
Изо дня в день он исподволь готовил своей семье несчастье, позор, муки, на
долгие годы.
Отец его без конца звонит и требует, чтобы я не продавала машину, что
они подарили машину своему сыночку, когда он еще был студентом, и что машина
принадлежит им. Человек пропал, семья пропала, а ему - машина, машина! Да
пусть он ее забирает, мне совершенно наплевать на все, что связано с
прошлым.
Следователь говорит, что я, как член семьи, должна оплатить стоимость
ремонта тому колхознику, у которого он угнал "Волгу", разбил ее и бросил во
Фрунзе. Там ее разграбили, и все это на сумму 2400 рублей. А описывать у нас
нечего. Был обыск, в подвале нашли тайник с деньгами, 1800 рублей, и ворох
каких-то счетов. Следователь говорит, что счета липовые и что деньги, не
меньше 20 тысяч, он где-то спрятал. И что самое ужасное - он так и не
признался где. Я знаю: не признается никогда, даже если его на расстрел
поведут. Он надеется продолжать то же и через десять лет, ничто его не
исправит - ни тюрьма, ни горе.
"Что-то с психикой, - говорит судья. - Вы за ним ничего не замечали?" А
что я могла заметить, кроме его скупости, алчности? Но это ведь не
клинический диагноз, и потому нет никакого лечения. Все пять лет он для меня
двоился, как в плохом телевизоре, но я сама пыталась создать его четкий
образ. И вот наконец все стало ясным. Для всех было неожиданностью, но
только не для меня. Как только мне сказали, так сразу в моем сознании
выстроилась цепочка - и почему он не брал меня с собой на, так называемую,
рыбалку, почему возвращался таким помятым, побитым и почему седел и седел
день ото дня.
Я была на суде, но не все помню, теряла сознание.
Ничего не было для него святого, ни семьи, ни дружбы. Хорошего
человека, Льва Москвитина, который ему верил, он так подвел, что чуть не
осудили самого Льва. Он взял себе его имя, и во время своих махинаций так
себя и называл - Львом. Он инстинктивно прятался под честного, глубоко
порядочного человека, прикрывался его именем.
Наши врачи от меня не отходили, но помочь ничем не смогли. Я родила