"Татьяна Щепкина-Куперник. Поздние воспоминания " - читать интересную книгу автора

Люди, окружавшие меня в Петербурге, были чужды мне. Почти все мои новые
знакомые, особенно из так называемого "общества", казались мне фальшивыми,
неискренними, нереальными, как куклы из "Сказок Гофмана". Я не видела
"настоящих" людей. Все точно старались быть во что бы то ни стало
"оригинальными", какими-то персонажами из романов.

Кто - отрицал женщин, кто - носил под мундиром вериги, кто - говорил о
тайных обществах со странными названиями и ритуалом, кто, наконец, избирал
своей специальностью неведомыми путями знать все про всех. Но все окружали
себя таинственностью, все говорили намеками, как-то непросто.

Считалось чуть ли не постыдным признаваться, что предпочитал Гюисмансу
доброго старого Диккенса, не заказывать капотов, скопированных с картин
Боттичелли, не декламировать декадентских стихов. Но мне все время казалось,
что во всем этом нет ни капли искренности. Искренность увлечения всегда
оправдывала его в моих глазах. А тут я чувствовала, что все эти дамы -
морфинистки, эти поэты, поклоняющиеся чернокнижию, были даже не
неврастеники, не люди с расшатанными мозгами: они притворялись больными. Они
поступали, как маленький мальчуган, который курит сигару из глупого
самохвальства, хотя его тошнит. Они не любили своих воззрений. Они
подхлестывали свои нервы для искусственных экстазов, и шприц употребляли без
удовольствия... Морфий, экстазы, Боттичелли, египетская Изида - все это была
вывеска, и я была уверена, что они только тогда были по-настоящему
счастливы, когда могли снять с себя маску, лечь в кровать, потребовать чаю,
взять томик Альфонса Доде и посплетничать с горничной.

Из Петербурга меня неудержимо тянуло в Москву...

Чисто московский адрес: "Божедомка, дом Полюбимова, что против большой
ивы". Ива росла в семинарском саду, на который выходили окна белого домишки,
принадлежавшего маляру Полюбимову, добродушному хромому человеку, нежно меня
любившему. Впоследствии, когда я уезжала из Москвы, он уговаривал меня:

- Вернись ко мне - слышишь?

- Да как же, Полюбимов, если у вас другие жильцы будут?

- Всех к чертовой матери, а уж тебе квартира будет!

Квартирка в четыре комнаты, и первая "своя обстановка", купленная на
заработанные деньги, в рассрочку, около трехсот рублей на всю квартиру... не
считая рояля. Но уютно было. В столовой стояло "некрасовское кресло",
принадлежавшее покойному поэту, в котором он проводил последние годы своей
жизни. Я до сих пор не расстаюсь с ним... Зарабатывала я в то время уже
недурно, и у меня в показанное и непоказанное время был народ. Мои
приятельницы, смеясь, говаривали, что очень любят "ресторанчик на
Божедомке", где всегда могли рассчитывать найти холодную котлету, чашку чая
или приют на "родном диване", как прозвала мой диван М.Роксанова.