"Татьяна Щепкина-Куперник. Поздние воспоминания " - читать интересную книгу автора

* * *

Третьей пьесой Ростана, которую я перевела для бенефиса Яворской, была
"героическая комедия" "Сирано де Бержерак". Текст пьесы был получен в конце
января, а бенефис назначен был на 10 февраля.

На перевод пьесы у меня было десять дней, а в ней пять актов в
рифмованных стихах!

Я в это время, как обыкновенно, приезжая в Петербург, жила у Яворской.
Там я и начала переводить пьесу. Но условия для работы были немыслимые:
целый поток людей, телефонов, телеграмм, каких-то событий меня все время
отрывал, и я решила перебраться в гостиницу.

Но случайно и там мое убежище открыли, и я поняла, что, оставаясь в
Петербурге, не смогу выполнить взятого на себя обязательства вовремя.
Недолго думая, я сложила свои пожитки и скрылась в Москву.

Так как я перед этим долго жила за границей (слушала лекции на
филологическом факультете Лозаннского университета), то у меня в Москве
квартиры не было. Я остановилась у приятельницы, но и там было шумно и
людно, и я устроилась для работы у моего друга, Л.М.Родионова, которого я и
все мои друзья звали "дядя Лева". Он, действительно, был для всех нас
ласковым баловником-дядей.

Лев Михайлович не был ни знаменитостью, ни даже известностью, но он был
настоящий, типичный интеллигент того времени. Человек лет сорока,
кудрявящиеся, небрежно причесанные белокурые волосы, пенсне, добрые глаза -
лицо из тех, что носят на себе "клеймо порядочности": такому человеку все
сразу можно сказать, всему поверить, что он скажет. Фигура плотная, крепко
скроенная, - страстный охотник, он и на медведя хаживал.

В то время, как я познакомилась с ним в Москве, он только что вернулся
из многолетней ссылки. Мы сразу сдружились, и его отношение стало мне очень
дорого. Я привыкла к двоякому отношению ко мне со стороны мужчин: одни
смотрели на меня как на писательницу, для кого - конкурентку, для кого -
материал для эксплуатации, другие - как на молоденькую и абсолютно одинокую
женщину, за которой можно было ухаживать и обижаться, если она не шла этим
ухаживаниям навстречу. Исключений - таких, как Чехов, Гольцев, Саблин, -
было мало... (я, конечно, не говорю о людях, просто безразлично
относившихся). А вот дядя Лева с его действенной дружбой, ничего не
требующей от меня, сумел стать мне очень близок.

Он называл себя "человеком толпы". Это был образованный человек, юрист
по профессии, писал в нескольких газетах, редактировал газеты и журналы, и
эту деятельность любил по-настоящему.

- Для меня газетная сутолока, запах типографских чернил - почти то же,
что тайга, болото, вечерние зори на сибирском просторе... - говорил он.